|
И не выпустил до самого конца. Они так и остались лежать рядом на большой дьяконовой кровати с коваными шишечками в изголовье. Мертвая медведица и мертвый есаул. *** — Леопарди, боюсь, вам придется подыскать себе для выступлений другое животное… — сквозь зубы процедил майор и швырнул фигурку Медведя на землю. — Да? Да… Синьор майор не знать… — Укротитель скукожился личиком и затараторил: — Я ведь хотеть ходить Москва, Божедомка. Думать умолять великий дрессировщик Дуров, как работать с моей Джульеттой. Великий Дуров должен помогать. И в один день Джульетта скажет — Джакомо Леопарди хороший человек. И она меня любить. Тогда мы будем делать номер! Аргентинское танго! Или полька-бабочка. Трам-пам-пам… Мы с ней плясать, детишка хохотать! Детишка любить животных, и мишка, и собачка. Но я теперь думать, что невозможно делать чужого медведя тебя любить. Так ведь не только у мишка или собачка? Как вы думать, синьор майор? — Простите. Мне сейчас не до вас. — Артур просматривал найденные в доме бумаги. Карты, документы… Недописанное подпоручиком письмо… Любительское фото — счастливые люди сидят за круглым дачным столом. Карточка Вертинского с небрежным автографом. — Синьор майор… Вы не слушай Леопарди. Вы ступать дальше. Си? У вас есть дела. А у Леопарди больше нет ничего, — голос «итальянца» задрожал. — И Медведь. Вещь. Пусть вы ее хозяин теперь. Я больше не хотеть! Майор не слушал. Смотрел на карту. Подсчитывал в уме дни и мили. Вспомнил, что в обозе они тряслись суток четверо. Выходит, что где-то здесь… — Эй! Леопарди… А где мы сейчас? Что за место… — Место? Что есть место? А. Село? Укромное. Симферополь тут рядом. Ходить прямо дорога. Вечер уже там. Симферополь. Майор Уинсли подобрал себе в доме подходящие сапоги, штаны с рубахой, теплый, хотя коротковатый, полушубок. Собрал в походный мешок смену белья, портянки, опасную бритву и кусок коричневого вонючего мыла, нашел на полке сухари — обрадовался. Выглянул в окно, увидел, что итальянец стаскивает трупы к стене бани. Скрипнул зубами, вышел помогать. Сашу Чадова нес сам, на руках. Положил аккуратно, подсунул под косо забинтованную голову шапку, которую молча протянул «укротитель». «Александр Чадов» — ответил на немой вопрос Леопарди и еще раз повторил, чтобы тот запомнил наверняка: «Александр Чадов». — А папа его как зовут? Надо, чтобы папа имя тоже писать на крест. — Что… Ох, да. Русские… Откуда ж я знаю. Не знаю, — оттого что не знал он отчества подпоручика, и от этого что-то получалось неправильно, неправильнее даже, чем смерть, Артур огорчился почти до слез. — Это пустяк… Можно и так. Не страшно, — засуетился Леопарди. — Вы ступать… Не волноваться. Я этот мальтшик земля класть потихонечку. Он даже протрусил несколько шагов рядом с майором до самых ворот, как будто собирался бежать за ним вслед. Но в воротах остановился и долго смотрел, как уходит прочь долговязый, неразговорчивый грубый человек, который даже с другом своим не простился как положено. «В город… Там любым способом до телеграфа. Дать шифровку Милну. Отбить Баркеру, что я не успел. Хотел, но не успел — пусть едет сам. И сразу же в Москву. Немедленно. Не теряя ни секунды». *** Атаман Лют вернулся на рассвете следующего дня. Грошей не привез, зато взял с батьки обещание, что за пленников тот отсыплет столько, что хватит каждому на большой хутор, молодую жинку и еще останется. Влетел во двор на взмыленном вороном коньке, соскочил на ходу ловко, красиво. Заорал во всю глотку: «Хло-о опцы, подымайтесь! До Гуляйполя идем. |
