— Расскажешь?

Сейчас Чейз ясно вспомнил первый звонок Судьи, но никак не мог себя заставить поведать обо всем Ковелу. Даже этот визит к врачу был признанием того, что земля уплывает у него из-под ног, и начни это объяснять, можно вообще все испортить.

— Не можешь?

— Нет.

— Поиграем в ассоциации?

Чейз кивнул, хотя страшился игры, к которой они часто прибегали, чтобы у него развязался язык. В ответах он всегда выдавал больше, чем ему хотелось. А Ковел играл не по правилам, называл слова быстро и напористо, сразу попадая в точку. И все-таки он сказал:

— Давайте. Ковел начал:

— Мать.

— Умерла.

— Отец.

— Умер.

Ковел поднял пальцы у него перед носом, как ребенок играющий в “кроватку”.

— Любовь.

— Женщина.

— Любовь.

— Женщина, — повторил Чейз. Ковел, не глядя на него — он не сводил глаз с синего стеклянного терьера на полке, — сказал:

— Не повторяйтесь, пожалуйста.

Когда Чейз извинился (в первый раз поняв, что Ковел ждет извинения, он удивился: не предполагал, что в отношениях между психиатром и пациентом должно присутствовать чувство вины; с каждым новым извинением на протяжении месяцев он все меньше удивлялся тому, что предлагает Ковел), доктор сказал:

— Любовь.

— Девушка.

— Это уловка.

— Все — уловки.

Казалось, это замечание удивило доктора, но не настолько, чтобы сбить его с жесткого курса, который он избрал. После недолгого молчания он повторил:

— Любовь.

Чейз вспотел, сам не понимая почему. Наконец он сказал:

— Я сам.

— Очень хорошо, — одобрил Ковел. Теперь обмен словами пошел быстрее, как будто за скорость набавлялись очки.

— Ненависть, — сказал он.

— Армия.

— Ненависть.

— Вьетнам.

— Ненависть! — Ковел повысил голос, почти закричал.

— Оружие.

— Ненависть!

— Захария, — выпалил Чейз, хотя не раз клялся не произносить этого имени, не вспоминать человека, носившего его, или событий, с которыми этот человек был связан.

— Ненависть, — произнес Ковел, на этот раз тише.

— Другое слово, пожалуйста.

— Ненависть! — настаивал врач.

Лейтенант Захария, лейтенант Захария, лейтенант Захария!

Доктор внезапно прекратил игру, хотя она на этот раз складывалась не так сложно, как обычно, и сказал:

— Вы помните, что именно этот лейтенант Захария приказал вам сделать, Бенжамин?

— Да, сэр.

— Что был за приказ?

— Мы отрезали два выхода в системе туннелей Конга, и лейтенант Захария приказал мне расчистить один из них.

— Как вы выполнили приказ?

— Бросил гранату, сэр. Потом, прежде, чем дым перед туннелем рассеялся, я пошел вперед, стреляя из автомата.

— А потом, Бенжамин?

— Потом мы спустились, сэр.

— Мы?

— Лейтенант Захария, сержант Кумз, рядовые Хэзли и Уэйд и еще кто-то, не помню.

— И вы.

— Да, и я.

— И что?

— В туннелях мы нашли четверых мертвых мужчин и еще останки людей у входа в комплекс. Лейтенант Захария приказал продвигаться осторожно. Через сто пятьдесят ярдов мы наткнулись на бамбуковую решетку, за которой находились крестьяне, в основном женщины.

— Сколько женщин, Бен?

— Наверное, двадцать.

— А дети?

Чейз откинулся на мягкую спинку кресла, втянув голову в плечи, будто желая спрятаться:

— Несколько.

— И что потом?

— Мы попытались открыть решетку, но женщины удерживали ее закрытой с помощью натянутых веревок.