На этом этапе Тео следовало бы подыграть Барду и притвориться, что он не сведущ в городском законодательстве, но он просто не мог так поступить, потому очень уважительно произнес:

— Нет, сэр. Развешивание листовок на столбах, предназначенных для телефонных и электропроводов, не является нарушением городского кодекса. Я читал закон в Интернете сегодня в школе.

Тут же стало очевидно: полицейский Бард не знает наверняка, что сказать дальше. Он переводил взгляд с одного коллеги на другого, но те приняли скорее насмешливый, а не угрожающий вид и не выказали никакой поддержки. Дети же самодовольно улыбались, глядя на него. Казалось, Бард один воевал против всех.

Тео напирал:

— В законе ясно сказано, что требуется разрешение для размещения плакатов и листовок, имеющих отношение к политикам и лицам, которые баллотируются на выборы в органы власти, вот и все. Так что эти листовки мы развесили, не нарушив закон. Они могут висеть в течение десяти дней. Так говорится в законе.

— Мне не нравится твое отношение, мальчик! — выпалил Бард и даже опустил руку на табельный револьвер. Тео заметил оружие, но не опасался, что в него выстрелят. Бард пытался изображать сурового полицейского, и у него не очень хорошо получалось.

Будучи единственным ребенком двух юристов, Тео уже давно со здоровым подозрением относился к тем, кто считал, что у них в руках больше власти, чем у других, включая некоторых полицейских. Его учили уважать всех взрослых, особенно облеченных властью, но в то же время родители привили ему желание всегда искать правду. Если человек — взрослый, подросток, ребенок — вел себя нечестно, то было неправильно мириться с обманом или ложью.

Все смотрели на Тео и ждали его ответа. Он, с трудом сглотнув, произнес:

— Позвольте, сэр, в моем отношении нет ничего плохого. И даже если бы я относился к вам плохо, это не было бы противозаконным.

Бард быстро вытащил из кармана блокнот и ручку и спросил:

— Как тебя зовут?

Тео подумал: «Я назвал вам свое имя три минуты назад», — но сказал:

— Теодор Бун.

Бард лихорадочно нацарапал это на листе, как будто все, что он написал, когда-нибудь послужит весомым доказательством в суде. Все ждали. Наконец один из полицейских шагнул в их направлении и спросил Тео:

— Твой отец Вудс Бун? — На его табличке с именем значилась фамилия Снид.

«Наконец-то», — подумал Тео.

— Да, сэр.

— А твоя мама тоже юрист, правильно? — поинтересовался полицейский Снид.

— Да, сэр.

Плечи Барда поникли на пару дюймов, когда он остановился и перестал писать в своем блокноте. Он выглядел озадаченно, как будто думал: «Отлично. Этот паренек знает закон, а я — нет, к тому же его родители, возможно, засудят меня, если я сделаю что-то не так».

Снид попытался помочь коллеге, задав бессмысленный вопрос:

— А вы, дети, живете поблизости?

Даррен, пожав плечами, сообщил:

— Я живу в паре кварталов отсюда, на Эммитт-стрит.

Ситуация в некотором роде зашла в тупик, и обе стороны не знали, что делать дальше. Сибли Тейлор слезла с велосипеда и заняла место рядом с Тео. Она улыбнулась Барду и Сниду и сказала:

— Я не понимаю, почему мы не можем работать вместе. Эйприл — наша подруга, и мы очень волнуемся. Полиция ищет ее. И мы ее ищем. Мы ведь не делаем ничего плохого. В чем же дело?

Бард и Снид не смогли быстро дать ответы на эти простые вопросы, хотя они были очевидны.

В каждом классе есть ученик, который говорит прежде, чем думает, или говорит то, о чем другие думают, но боятся сказать.