— Я знал Элджина очень давно. Никогда не любил его, но мне и присниться не могло, что он способен на такое. Он просто невменяем! Публичное мнение уже отвернулось от него вследствие того, что он делает. Ты знаешь, он обратился с новым запросом о присвоении ему звания пэра на основании того, что им сделан огромный вклад в развитие искусства в Англии? И ему в этом было отказано! Большинству людей отвратительно то преследование, которому он подверг тебя. Ему теперь не дождаться никакой дипломатической службы.

Элджин ступил на дорогу саморазрушения. До Мэри дошли слухи о том, что он в частном порядке разослал письма генеральному казначею и премьер-министру, в которых снова обратился с просьбой компенсировать его издержки на посту посла, включив в них проведение раскопок и транспортировку мраморов морем. Список его долгов был опубликован в «Таймс» на обозрение всему миру, и сумма их, с учетом процентов, составила девяносто тысяч фунтов. В правильности этой величины Мэри не сомневалась, так как некоторую часть долгов оплатила сама из родительских денег. Если чьи-то расходы и следует компенсировать, то, разумеется, ее, но этого, конечно, никогда не случится. Будет удивительно, если сам Элджин увидит хоть один пенс компенсации.

— Элджин разорен, он погубил себя, — сказала она однажды Роберту. — Этот человек еще не раз проклянет свои мраморы. А потом станет всем рассказывать, как он разорился ради любви к английскому искусству. И никогда не признает, что на самом деле погубили его собственные привычки.

Роберт мерил шагами комнату, что-то обдумывая. Вдруг он прищелкнул пальцами — в эту минуту точь-в-точь как большой кот, проглотивший воробья.

— Кажется, есть способ остановить его, Мэри. Нам надо заявить претензию на его мраморы! Именно ты оплачивала все раскопки, погрузки и транспортировку. А что? Они настолько же принадлежат тебе, насколько ему. И если ты пригрозишь забрать их, он капитулирует.

Почему она об этом не подумала? Они принадлежат ей, как принадлежит и все имущество, приобретенное за годы брака. У нее есть все необходимые расписки и счета об уплате.

— Мраморы — единственное, чем он владеет. Брумхолл заложен, все его имущество давно распродано. Роберт, ты считаешь возможным обосновать такую претензию?

— Это следует выяснить.

— Но имей в виду, мне они совершенно ни к чему. Надеюсь больше никогда в жизни их не видеть. Конечно, они прекрасны, но их красота… не знаю даже как выразиться… в общем, они не созданы для того, чтоб ими владели простые смертные.

В этих мраморах было что-то повергающее в благоговейный ужас. Она вспомнила напугавшее ее когда-то видение Немезиды.

— Что за фантастические вымыслы в устах здравомыслящей шотландочки, — сказал Роберт, поддразнивая ее.

— Просто ты их не видел. Они по-настоящему загадочны, они завораживают.

Роберт улыбнулся, и она не могла винить его за это. Должно быть, и впрямь ее слова звучали смешно. Но она не могла ничего объяснить ему: история была слишком долгой.

— Даже если они не такие уж и завораживающие, как я думаю, — продолжала Мэри, — мне не требуется сто двадцать тонн мраморных статуй. Но если я пригрожу ему, возможно, Элджин и оставит меня в покое. Если он поверит, что может лишиться их, не заработав на них ничего и не имея кредита на создание коллекции, он, может, не станет так торопиться лишать меня возможности видеть моих детей.

— Вся моя жизнь с Элджином оказалась неудачной!

Роберт только что вошел и как раз передавал лакею пальто и шляпу, когда Мэри встретила его в вестибюле этими словами. Ее отца с матерью уже не беспокоили отношения Мэри и Роберта, и понемногу они начинали относиться к нему как к будущему мужу дочери, который, возможно, станет спутником их старости.