Вот оно. Плутарх пишет, что Перикл влюбился в Аспасию из-за ее ума. Сократ, великий философ и мудрейший из людей, любил проводить время в ее обществе. А она, Мэри, никогда не слыхала ее имени! Как такое могло случиться?

Мэри осторожно повернула рычажок лампы, увеличивая пламя. Этот жест не должен привлечь внимание Элджина. Она не хочет, чтобы ей мешали или задавали вопросы о том, что она читает.

Афины, четвертый год тридцатилетнего перемирия со Спартой

— Я хочу, чтоб сегодня ты вела себя кротко и прилично, а не так, как ведешь себя обычно, — говорил Алкивиад, таща меня за руку.

Я с трудом поспевала за ним, так как на мне были сандалии на котурнах, в которых я не могла идти быстрым шагом.

— Если Перикл увидит, какая ты есть, он сразу же отвергнет всякую просьбу о помощи нам.

— Помедленнее, пожалуйста! Ты ведешь меня к нему так, будто рабыню на рынок тащишь! — запротестовала я.

Стояло раннее утро, но вся рыночная площадь была уже запружена народом. Торговцы устанавливали свои прилавки, а присланные за покупками служанки громко торговались с ними. Одна из женщин, принюхавшись к связке колбас, швырнула ее торговцу чуть не в лицо.

— Все знают, что ты смешиваешь коровью требуху с собачьим мясом и потом пытаешься выдать эту отраву за первоклассный товар! — визжала она на весь рынок. — Да мой хозяин в рот не возьмет твою тухлятину! Ему подавай самый лучший товар.

Торговец, заметив, что я пристально смотрю на него и прислушиваюсь к перебранке, бессильно покачал головой.

Неподалеку расхаживал быстрыми шагами софист, на ходу задавая вопросы ученикам, которые поспешали следом за ним, отвечая: «Да, учитель» или «Нет, учитель». Темный плащ и широкие рукава, которые то и дело взлетали в воздух от его жестов, делали философа похожим на рассерженную летучую мышь. Я чуть замедлила шаги, прислушиваясь к уроку, но Алкивиад дернул меня и повел прочь от места занятий перипатетиков. Мы пересекли площадь, где под цветными навесами расположились менялы, занимавшиеся своими ежедневными делами, и теснились продавцы разнообразных товаров.

Алкивиад двигался удивительно проворно для такого дородного мужчины, побуждаемый к тому же скаредностью и желанием поскорей избавить от меня свой дом. Как могла моя сестра иметь дело с таким отвратительным типом, оставалось для меня загадкой. Я знала, насколько она ему покорна, так как, проводя ночи в комнатке, смежной с их спальней, часто слышала его натужное кряхтенье, сопровождаемое вздохами облегчения, за которыми следовала блаженная тишина. Сейчас его толстое брюхо колыхалось из стороны в сторону, пока мы спешили вперед, пересекая западный конец Агоры, где находился ареопаг и многие другие здания городских властей. Сотни людей толпились в тени их колоннад.

— Эй, Алкивиад! Куда ты тащишь эту красотку? Она ведь не твоя нынешняя жена.

Я услыхала шум, который подняла компания приятелей моего зятя, даже раньше, чем увидела, обернувшись, самодовольные лица и обвисшие животы его сверстников. Мужчины стояли около судейских скамей — любимое место дневного времяпрепровождения любопытствующих стариков, которым делать больше нечего, как злословить о своих согражданах, афинянах. Перикл ввел закон, требовавший оплаты услуг судейских заседателей, и теперь все старичье города устремилось сюда в надежде на эту привилегию.

— Это моя сноха, да будет вам известно, — отвечал Алкивиад. — Веду ее к Периклу, хочу узнать, не поможет ли он мне сбагрить ее с рук.

— Я тебе в этом и сам помогу, — закричал один из них.

Я шла, не поднимая глаз, не потому, что была так уж застенчива, а потому, что хотела сдержаться и не выбранить старца вслух.

— Я тоже люблю подержать в руках хорошенькую молодку вроде этой, — вмешался другой.