Маша почему то вдруг вспомнила породистые, длинные и тонкие, пальцы Лелика, на одном из которых поблескивал серебряный перстень со Скорпионом, и то, как изящным движением холеных перстов хозяин доставал из кармана тонкий серебряный портсигар. Маша ясно представила эти же бледные пальцы, только уже в пыли и в дорожной копоти, то, как они жадно впиваются в ломоть черного хлеба, покуда узник таинственной «газели» трясется, подпрыгивая на ухабах проселочных дорог. Тут же услужливая память подсунула новую картинку: Лелик наливает Маше в бокал изысканное испанское вино, укутав горлышко бутылки белоснежной крахмальной салфеткой. Да уж, в винах, сигарах и книгах (не говоря уже о картинах, художник все таки!) Лелик разбирался прекрасно. Маша вспомнила его огромную библиотеку. На бесконечных полках аккуратно стояли толстые глянцевые альбомы с репродукциями: Мане и Моне, Дега. Ренуар, Роден… Почти одновременно она ощутила во рту послевкусие от кислого домашнего вина. Этот напиток аж поллитровыми баночками потреблял хитроватый кубанский казак Трофимыч. Машина мама когда то снимала у него под Краснодаром мазанку, там их семейство каждый год проводило летние каникулы. У Трофимыча комната тоже была оклеена репродукциями импрессионистов, правда, старик вырезал их из журнала «Огонёк». Словом, то, да не то. Короче, где Лелик и где Краснодар? Пусть даже не сельский, «Трофимычев», а индустриальный и театральный, словом, современный южный мегаполис. Между прочим, ностальгии по родине у Машиного дружка никогда не наблюдалось. Он чувствовал себя в Москве так, словно в столице жили все его предки до десятого колена. Посему к родственникам в Краснодар Лелик годами не ездил. Он был явно не из тех творцов, что припадают к истокам, стремясь вызвать в памяти картинки босоногого детства.

Короче, слова «Лелик» и «Краснодар» не сочетались, как ни крути. Лелик вообще, по давним Машиным наблюдениям, недолюбливал все южное, яркое, солнечное, да и характер имел нордический, спокойный. Как ни странно, больше всего ему нравилась серая питерская хмарь. Особенно уютно он чувствовал себя где нибудь в мастерской у приятеля хмурым питерским вечером, когда с Финского залива дул холодный ветер, становилось темно уже в четыре часа пополудни и наступало время распить бутылочку под неторопливую беседу. В довершении всего, у Лелика была аллергия на солнце, и летом он старательно прятался от его лучей.

Вот каким был он, Леонид Попов, коварный Машин бойфренд и одновременно – дизайнер, организатор пространства, разработчик интерьеров. Короче, типичное дитя города, урбанист и фанат мегаполиса.

Когда Маша впервые увидела на пикнике его молочно белое тело, то едва сдержала смех. Тоже мне, южанин – бледный, сутулый, с веснушками на синеватых безволосых руках и впалой груди. А Лелик тогда же впервые увидел Машу в купальнике и воспламенился уже без всяких шуток. Видно, тут и проявился его кубанско казацкий генотип. В станицах под Краснодаром который уж век такие вот тощие, но жилистые мужички выбирают себе в жены крупных, как Маша, грудастых и темноволосых казачек. И Лелик, решив взять крепость не наскоком, так хитростью, затаился.

Он понимал, разумеется, что герой не ее романа. Однако сдаваться не собирался. Не однажды и не дважды делал дипломатичные заходы, подкатывал к Маше на вечеринках у общих друзей, пытался проводить домой, звонил по ночам. В конце концов годы дружбы, ухаживаний, комплиментов, упреков и домогательств, плюс Машина потребность однажды заглушить одиночество и душевную боль сделали свое дело, и она внезапно ответила на его настойчивые ухаживания.