— Спасибо.

— Дочь… Ну, что дочь? Дочери скоро семнадцать, заканчивает школу. Живем мы с ней вдвоем, растет без матери. Давно. Никаких особей женского пола в нашей семье больше нет. Я не беру в расчет кого-то из персонала или парочку приходящих педагогов.

— А мать девочки? Что с ней?

— Девочку зовут Ксения, кстати, — заметил Сапсанов. — Или Сенька. Смешно, но это с детства повелось. С ее матерью я в разводе. Случилось это, когда Сеньке было семь лет. Близких контактов они не поддерживают, но могут увидеться, если очень надо. Разумеется, я должен быть в курсе их встреч. И вот еще, Евгения. Очень попросил бы не развивать эту тему в дальнейшем. Просто примите как факт.

— Принимаю, — согласилась я.

— Я много работаю. Очень много. Моя фирма участвует в программе городской реновации, и приходится общаться и со спонсорами, и с банкирами, и с инвесторами… Всякого пошиба люди. Мероприятия, банкеты, встречи и иная ненужная лабуда, откуда никак не сбежать при всем желании. Дочь выросла, спокойно обходится без нянь и прислуги. А также без людей в черном, которые якобы с ней не знакомы, но всегда находятся рядом.

— То есть никакой охраны у дочери нет.

— Ксении никогда не требовалась охрана. Я вышел из простой семьи, всего добивался сам и ее к этому приучаю.

— К чему? — прервала я его рассказ.

— К отсутствию золотых унитазов.

— Тогда я уточню. То есть ни на каких черных «мерсах» с мигалками по городу она не передвигается? — насмешливо спросила я. — А то, знаете, некоторые обеспеченные люди заковывают детей в такие вот «цепи»: личная охрана, бронированное авто, зачистка территории от машины до школьных ступеней. Бывает, что и чипы детям вживляют под кожу. Такого же нет?

— Такого нет, — на лице Сапсанова не было ни тени улыбки. — Дочь совершенно не избалована. Все, что нужно для более-менее нормальной жизни, у нее имеется. Она спокойно передвигается на общественном транспорте, ей не зазорно зайти в обычный магазин за газировкой или хлебом. Одевается не в меха, увлекается компьютерными играми и, кажется, ведет дневник.

— Кажется? Вы не знаете точно?

— Не имею привычки копаться в чужих вещах, — я уловила нотку гордости в его голосе. — Пару раз заходил к ней в комнату и видел то на столе, то на кровати, то еще где-то там некую странную тетрадку. Толстую такую, в каком-то плюшевом переплете. Не то чтобы я знал наперечет, что и где находится в дочкиной комнате, но за тетрадку эту она каждый раз хваталась так, словно в ней страшные тайны хранятся. Вот и подумал, что это дневник.

— И не было желания заглянуть внутрь?

— Ни малейшего, — равнодушно мотнул головой Сапсанов. — Во-первых, это дочкина территория. Во-вторых, что там может быть интересного? Ванильные единороги? Рассуждения о том, почему ее не любит придурок из соседнего двора? Песни о разбитом сердце?

«Адреса друзей, рецепты наркоты, телефоны дилеров или обозначения злачных мест, а также нелестные слова в твой адрес», — подумала я. Дневник — такая вещь, которая может быть «пустышкой», а может оказаться и «отмычкой». Это с какой стороны зайдешь. Это смотря что искать в дневнике.

Но пусть папаша и дальше думает, что дочь его не сильно, скажем так, умна.

— Я нанимаю вас на год, — Сапсанов внимательно смотрел на меня, ожидая ответа. — Как вам такой срок, устроит?

— Год — это серьезный срок. С Ксенией надо будет находиться постоянно? — уточнила я.