Как бы там ни было, я открыл дверь и увидел стройного мужчину лет пятидесяти пяти, казавшегося робким и слегка смущенным. На нем были желтый свитер, надетый поверх светло-синей рубашки, белые брюки и такие же белые туфли на каучуковой подошве; он походил на отпускника.

Как оказалось, он действительно был в отпуске в тот момент.

– Извините, что я не предупредил о своем приходе, – сказал он. Для человека, достигшего пятидесятилетнего возраста, у него было очень молодое лицо; нельзя сказать, что на нем не было морщин, но нос, глаза, рот были совершенно мальчишескими. – Мы с женой приехали к ее маме, которая живет здесь, ну я и... Меня зовут Харлан Дженсен.

– А! О да.

– Я знаю, вы не хотите со мной знакомиться, но я подумал, раз уж мы сюда приехали и я знал, что вы здесь живете, и...

– Проходите, мистер Дженсен.

– Благодарю вас. У вас здесь уютно.

– Благодарю. Присаживайтесь сюда, за кухонный стол.

Он сел и начал рассказывать мне свою историю; ему хотелось поделиться со мной известными ему фактами, слухами и гипотезами. Очевидно, этот поиск и находки терзали его душу.

– Я разыскал дочь женщины, которая подошла ко мне на причале во время нашего медового месяца, – сказал он. – Ее мать умерла, но дочь, эта рыжеволосая женщина, по-прежнему жива и здорова.

– Как вы ее нашли?

– Вы знали Эдгара Кейси, известного экстрасенса, который сделал предсказание в отношении этого дела?

– Вот как? Нет, не знал.

– Ну, в общем, мы с женой отправились туда, куда он указывал. Мы попытались разобраться в том, что он говорил, иначе толковать его слова и поняли, что важно не написание того или иного названия, а его фонетическое звучание при произношении. И мы нашли на Молтби-стрит в Нью-Хейвене дом, в котором, по-моему, меня могли держать в детстве.

– Да?

– Я узнал, что в 1932 году в том доме проживала Маргарет Куртцел, женщина, которая подошла ко мне в Уикфорде. Через ее сестру мне удалось разыскать ее дочь. Она до сих пор проживает в Мидлтауне, штат Конектикут.

– Вот как?

Он вздохнул.

– Ей мало что было известно. Она знает только, что мать ее была медсестрой, но работала не в больнице, а на частных врачей. Она сказала, что ее мать всю жизнь говорила, что Хауптман невиновен. Но ей неизвестно, действительно ли мать ее ухаживала за ребенком Линдберга.

– Понятно.

– Вы знаете, я уже столько лет пытаюсь разобраться с этим вопросом. Он сводит меня с ума. Я воспользовался законом о свободе информации, чтобы получить отпечатки пальцев того ребенка, но они пропали.

– Гм. Когда-то их было хоть отбавляй.

– Кто-то в какой-то момент избавился от них. Я пытался обратиться к миссис Линдберг, но это было бесполезно. Вы знаете, что сейчас делают анализ ДНК и...

– Они с мужем много лет назад решили, что их ребенок умер.

Он устало покачал головой.

– Что вам от меня нужно, мистер Дженсен? Я уже давно не работаю сыщиком.

– Я хочу, чтобы вы рассказали мне то, что вам известно.

Черт. Как мог я сказать этому парню, что если бы в 1932 году у меня хватило смелости войти в этот чертов женский туалет на вокзале «Ла Сал Стрит Стэйшн», то вся его жизнь сложилась бы иначе? Независимо от того, был он Чарльзом Линдбергом-младшим или не был.

Он внимательно смотрел на меня.

– Вы знаете, я помню, как мне помог какой-то человек. Может, мне просто кажется. Я припоминаю это очень смутно.

– Да?

– Бывает же, когда ребенок помнит то, чего не было на самом деле.