Петр Александрович медленно, замирая на каждой ступени, словно ища сил для следующего шага, спускался по лестнице. Добравшись до первого этажа, он, шаркая ногами по полу, пересек гостиную и неуверенно остановился на пороге кухни, не имея сил сделать решающий шаг. Елена Григорьевна отняла от лица мокрое полотенце и взглянула на мужа. Он бросился к ней и, уткнувшись подбородком ей в плечо, всхлипнул:

— Дашеньки нет больше.

Елена Григорьевна стояла неподвижно, чувствуя, как от слез мужа становится мокрым висок. Наконец она подняла руку, по-прежнему сжимающую кухонное полотенце, и провела ею по спине Петра Александровича.

— Почему, Петя? — чуть слышно спросила она и тут же почувствовала, как напряглась спина мужа. — Почему ты не отдал деньги?

— Я не знаю, — голос мужа казался ей совсем незнакомым, — Гришка Алябин сказал, что всех возьмут при передаче, что все просто выйдет.

— А как вышло, Петя? — вновь прошептала Елена Григорьевна. — Если все так просто, почему же ты не отдал деньги?

Она отстранилась от мужа и вдруг яростно, ударив его по лицу полотенцем, выкрикнула:

— Почему ты не отдал эти чертовы деньги?!

— Я же не мог, — Петр Александрович даже не попытался защититься от удара, и теперь его левая щека наливалась красным, — я не мог прийти и сказать, вот у меня как раз есть тринадцать миллионов. Ты же знаешь, прокуратура и так землю роет, лишь бы что-то на меня найти, а тут вдруг раз, и такая сумма.

— Ты же мог сказать, что занял эти деньги у Гуревича, — Елена Григорьевна смотрела куда-то через плечо ищущего себе оправдания мужа, — или у Кравцова. Да у кого угодно. Такую сумму тебе много кто мог одолжить.

— Понимаешь, в упаковку положили патрон с краской. Гришка сказал, чтобы уж наверняка. Там краска несмываемая, нельзя отмыть. Вот и не стали класть деньги. — Он попытался было обнять жену, но Елена Григорьевна не позволила ему этого сделать. — Да если бы я только знал, что так будет! Что, неужели мне денег жалко?

— А что тебе жалко, Петя? — холодно спросила Елена Григорьевна, вновь скомкав несчастное полотенце. — Или кого? Себя?

Она, не глядя, бросила полотенце в сторону, и оно, не долетев до столешницы, бесформенной медузой упало на пол.

— Если захочешь кушать, борщ готов. Приятного аппетита, Петя.

Петр Александрович молча смотрел в след направляющейся к лестнице жене. Прямая спина, расправленные плечи. Даже сейчас по ее виду посторонний человек не смог бы понять, как велико обрушившееся на нее горе. Вот только бледное, неживое лицо Елены Григорьевны и дрожащий, как у младенца, подбородок выдавали ее подлинное состояние. Но этого Петр Александрович видеть не мог. Он прошел в гостиную и, тяжело опустившись в стоящее у камина кресло, уставился в распахнутый черный зев топки, в котором вот уже больше месяца, с приходом тепла, никто не разводил огонь.

Когда спустя почти полчаса Елена Григорьевна вновь спустилась в гостиную, ее муж все так же сидел в кресле, уставившись на не разожженный камин. Некоторое время женщина стояла, глядя мужу в затылок. В какой-то момент ей захотелось прижаться к его седой голове, обнять и не отпускать до тех пор, пока весь этот кошмар не кончится, но секунду спустя она поняла, что кошмар уже не кончится. Не кончится никогда.

— Ты ведь прав, Петя, — миролюбиво произнесла Елена Григорьевна.