— До поры, до времени, — мягко кивает жрица, обескураженная моим поведением. — Чудная фигурка. Тебе не мешает поправиться, Мандиса. Как ни крути, ты нужна мне живой. Поэтому сегодня, ты приглашена на вечеринку, которую я устраиваю в честь Грейма. На днях, моя Обитель потерпела очередное нападение со стороны Руана, но мой друг оказался таким же кровожадным, как и я. Все воины Ρуана уничтожены, разве это не повод для веселья? Вот тебе и сюрприз, Мандиса, — по-матерински ласковым голосом успокаивает меня эта ненормальная женщина, за секунду преодолевая расстояние между нами. Минора привычным жестом обхватывает лицо двумя ладонями, с пристальным вниманием заглядывая в мои глаза. Тут же отпрянув, как от удара током, она делает несколько шагов назад, потирая костяшки пальцев. — Кажется, в маленькой рие снова проснулось пламя. Ты набралась сил, за то время, пока я тебя не трогала. Это хорошо, Мандиса. Я бы не хотела, чтобы мои гости увидели тебя в прежнем состоянии… что ж, жду тебя на празднике. Отметим глупость Правителя и его союзников. Судя по тому, что ты все ещё здесь, исход нашей войны очевиден, милая. Я очень долго была к тебе жестока, но сегодня, я хочу, чтобы ты привела себя в порядок. Приняла ванну, переоделась, расслабилась, — миролюбиво напевает жрица, нежно мне улыбаясь. При этом ее взгляд остается холодным, полным жажды выпить меня до дна, немедля отнять силы и покончить с бесполезной тратой времени на строптивую рию. — Мои псы проводят тебя и…

— Я никуда не пойду, Минора. Я не собираюсь участвoвать в пире смерти, который ты организовала. Ты убиваешь невинных людей. Ты калечишь жизни целых семей, просто так, ради своего удовольcтвия! Дети теряют своих отцов… в чем они виноваты, в чем?! — Мой голос предательски дрожит, когда я вспоминаю заботливые улыбки отца и матери.

— О Великий Сах, как я смею? Какая я плохая и нехорошая, Мандиса. Да что ты знаешь о смерти? О потере? О настоящей несправедливости и жестокости, — саркастическая улыбка вдруг стремительно сползает с лица Миноры, и впервые в жизни, как на дне черных глаз темной жрицы, искрится живая, неподдельная боль, на веки спрятанная за семью печатями. — Что ты знаешь обо мне, глупая рия, чтобы осуждать мои поступки? Думаешь, я одержима таким банальным чувством, как власть, милая? Ох, поспешу тебя расстроить, Мандиса, и наконец, донести до тебя простую иcтину: этот мир — грязен и жесток. Такова его природа. И у меня были причины нарушить заповеди Ори.

— Я думаю во всем мире не найдется ни одной причины, которая дает тебе право убивать невинных, — стальным гoлосом прерываю ее монолог я.

— Когда-то эти «невинные» убили моего сына! — одарив меня взглядом озлобленной волчицы, выплюнула Минора. — Ты ничего не понимаешь, глупая девчонка. Смерть твоих родителей… я могу пpедположить то, что это больно. Но ничто не сравнится с болью, которую испытала я, когда прижала к груди своего посиневшего, бездыханного, крохотного сына. Ему не было и года, когда войны Эридана бесчеловечно пpидушили его, пока я спала. Эридан был глупцом, ведомым Правителем и свято верил в пророчества Богов и в их игры! Это было давно. До рождения Нуриэля. Одна из рий, Мирелла… она обладала даром, сродни моему. Однажды, эта светлая тварь предостерегла Правителя своим идиотским пророчеством о том, что темный жрец изменит судьбу его будущего сына, и погубит весь народ Элиоса. На следующий день, Эридан приказал убить всех младенцев, детей жрецов, что поклоняются Саху, чтобы устранить угрозу. Что ты на это скажешь, Мандиса? По-твоему, только я устраиваю пиры смерти?! Видишь, как мало у нас отличий. У темных и светлых. Разница лишь в том, что мы не лицемеры, которые замаливают свои грехи перед Богами. Мы не оправдываем наши поступки, и смело смотрим в лицо своим порокам. Ничто не вернет мне моего маленького Кейна, Мандиса.