Братья Стины были истинными джентльменами, и когда я познакомился с ними поближе, мне стала нравиться их компания; мы провели немало счастливых вечеров в их доме, играя в карты и слушая музыку — ее старший брат Макал виртуозно играл на гитаре, — или просто сидя на веранде до самой ночи, попивая фруктовые соки или местное вино. Хотя поначалу их смущала разница в возрасте между нами — или, по крайней мере, то, что они считали разницей в возрасте, — мы довольно быстро стали друзьями; они были умными молодыми людьми и понимали, что у меня нет дурных намерений или нечистых помыслов в отношении их сестры. Напротив, роман наш расцвел естественным образом, и когда мы решили пожениться, они были рады за нас и боролись за право вести ее к алтарю.

Наша брачная ночь стала нашей первой ночью, поскольку Стина никогда бы не согласилась ни на что другое, а я из уважения к ней и ее братьям после первого же отказа больше никогда не поднимал этот вопрос. Мы провели медовый месяц на островах, ибо там мы были счастливы: взяли каяк и отправились по райским уголкам, разбросанным в океане. Это было замечательное время, настоящий Эдем на земле.

А затем война докатилась и до Америки, особенно — до Гавайских островов, после нападения на Перл–Харбор; несмотря на семейное неприятие войны, все трое братьев Стины пошли рядовыми добровольцами в армию Соединенных Штатов. Стина была в отчаянии и злилась на них, считая, что они предали свои убеждения. Напротив, объясняли они, они считают войну ошибкой, американцы не должны были ввязываться в нее, но раз они уже ввязались, и Япония уже нарушила их границы, к тому же — так близко от их дома, единственно правильное решение — идти в армию. Взять в руки оружие, вопреки своим убеждениям. Ничто не могло их переубедить. Стина умоляла меня вмешаться, но я даже не пытался, зная, что они — люди принципиальные, и если уж им пришло в голову что–то сделать — а особенно то, что вызвало такой внутренний конфликт, — ничто не заставит их отступить. Поэтому они уехали и погибли, один за другим, в самом конце войны.

Стина не лишилась рассудка. Галлюцинации, волновавшие и расстраивавшие ее, не были признаком распадающегося интеллекта или болезни мозга. Скорее это были образы ее горя: она понимала, что даже когда видит братьев перед собой, они не реальны — это просто болезненные напоминания о счастливых временах, и она должна отыскать способ с ними примириться. Итак, все было решено. Мы покинули Гавайи и обосновались в Калифорнии, где я вернулся к работе, а она занялась домом; мы поговаривали о детях, но это ни к чему не привело; мы вели жизнь совершенно отличную от той, к которой она привыкла, и мы понимали, что былого уже не вернуть.

Я не утратил искусства правильно выбирать круг общения и вскоре подружился с Расти Уилсоном, вице–президентом «Эн–би–си». Мы познакомились на площадке для гольфа и стали регулярно играть, а поскольку мы с ним были на равных, счет наших матчей всегда оставался под вопросом вплоть до восемнадцатой лунки. Я поведал ему о своем желании снова найти интересное дело; когда я об этом заговорил, он сперва занервничал, без сомнения решив, что я подружился с ним исключительно с целью получить работу.

— Дело в том, Расти, — объяснил я, стараясь разубедить его, — что в деньгах я не нуждаюсь. Честно говоря, я очень богат и мог бы не работать ни дня в своей жизни, если бы захотел. Но мне стало скучно, вот и все. Мне нужно чем–то заняться. У меня был перерыв последние… — я чуть не сказал «двадцать или тридцать», но вовремя осекся, — …два–три года, и я теперь жажду снова чем–нибудь увлечься.

— А какой у вас опыт? — спросил он с облегчением, поняв, что я не собираюсь клянчить талоны на обед. — Вы раньше работали в индустрии развлечений?

— О да, — со смехом ответил я.