|
Такая мягкая и плодородная, как твои груди… и тогда ты, я, мы — немцы, сверхчеловеки придем туда, как завоеватели и хозяева. Мы — высшая раса, должны плодиться, как ни одна нация на земле… Мы запретим плодиться и размножаться «им», — покоренным!.. Мы наплодим детей — таких маленьких Альфредов, Адольфов, Фрицев, Эрн… Нас должно быть пятьсот миллионов… У нас будет сын. Он будет солдат — сын великой нации солдатов, — возвышенно, по-новому объяснялся в любви солдат Вилли Бредель. Он гладил упругое Бертино тело, горящее в сладкой истоме, и мечтал вслух, тихо мурлыкая, как кошка.
— И будет у нас домик под черепицей, вокруг цветники, кисейные занавески? — спросила мечтательно Берта. — Будет, Берта… На той земле, где мне повредили ногу… Но это ничего — на нас ведь будут трудиться рабы! — Не один, а много? — Много, дорогая… Ты будешь сегодня моею?.. — Рано еще… Впрочем, хорошо, — в дрожи, то ли действительно от любви, то ли от страха остаться одной в тревожную ночь, ответила девушка, раздумывая: «Все равно нет жизни… не сегодня, так завтра этот смертельный груз может обрушиться на землю и, обезобразив тело девушки, не познавшей любви, похоронить под грудой руин». — Мы должны сегодня зачать сына… вместе с победой у нас появится потомство, — страстно говорил Вилли, прижимая к себе девушку. Их тела слились воедино, но… …Разверзлась земля и огненным смерчем развеялись мечты. Их тела превратились в космическую пыль, мгновенно поднявшуюся в клубах дыма в стратосферу…
3. Вулкан в Альпах
Голубая ночь, будто бирюзовыми изразцами отделан купол чудного храма Вселенной. Вдоль Млечного пути летели тысячи четырехмоторных аэропланов. Торжественно-могущественный гул накрывал землю, а все дышащее опутывал невидимыми сетями животного страха. Магниевые ракеты, повисшие в небе яркими световыми зонтами, освещали притаившуюся землю, рельефно выделяя каждый бугорок, строение и одиноко бегущего человека. — Беги! — подхлестнул внутренний, властный голос. — Это не трусость. Нет. Но никому не хочется умирать! Наступила сильная реакция и человеку захотелось жить. Он страстно шептал: — Пусть погибнет «Голубой дьявол», обезьяны, все! На миг вспомнилось оскаленное, чудовищное лицо японца, сверкающее светящимися фарами очков. — Пусть погибнет варвар!.. Чтобы только не потух шнур! Беги! Но куда? Зачем? — Чтобы наткнуться на стены или проволоку с током, пулеметы? Бежать, казалось, было некуда, но внутренний голос повелительно требует — беги! А там, в покинутом подземелье — шнур трещит и маленький огонек все продвигается вперед… Ох, зачем он взял такой длинный шнур… Лучше бы скорее! Невыносимо это мучительное ожидание. — Беги! — настаивает неведомый голос. — Бежать некуда, — отвечает рассудок. — Все равно — беги, беги, беги! Сливинский кубарем покатился под гору. Колючки боярышника больно ранили тело и рвали платье… Теперь только скорость! И Сливинский мчится как лань, почуявшая смертельную опасность. Вдали вспыхивают разрывы бомб. Еще и еще. Гулко катится по земле эхо. Взметываются фантастические огненные деревья. Вспышки бомб яркими моментальными снимками освещают небольшую посадочную площадку. Небольшой ангар взлетает в воздух. Мечислава обдала теплая струя подогретого разрывом воздуха. Теперь беглец уже знает, куда и зачем бежать! Только скорость! Ведь дорога каждая минута… Секунда… Куда уже дошел огонек по шнуру? На краю площадки у самой сосновой рощицы — самолет-истребитель. |
