До какого-то момента жизнь человека формируется его окружением, наследственностью, движением и переменами мира вокруг; а потом наступает время, когда он сам берет в руки глину жизни своей, чтобы придать ей такую форму, какая желательна ему самому.

Только слабые винят в своих неудачах родителей, народ, времена, невезение или причуды судьбы. Во власти каждого сказать себе: вот, таков я сегодня, а таким стану завтра. Однако желание должно воплотиться в деяния.

Через несколько недель мой отец будет свободен — или я буду мертв.

Дальше я никаких планов не строил, хотя жило во мне стремление пойти глубже на Восток и поискать свою судьбу в дальних землях Хинда или Катая.

Женщины? Ах, женщины — это порождения мечты, созданные, чтобы их любить, и тот, кто смеет утверждать, что действительность меньше обещания, — тот никогда не был ни влюбленным, ни мечтателем.

Азиза, Шараза, Валаба, Сафия, Сюзанна… Любил ли я какую-нибудь из них меньше оттого, что любил других? Не внесла ли каждая из них свою долю в мое душу, натуру? В мое восприятие мира? Не люблю ли я каждую из них до сих пор ещё и сегодня? Хотя бы немного, во всяком случае…

Где моя судьба? Где, если простирается она за пределы Долины Ассасинов?

Может быть, мне следует идти в Хинд? В эту далекую страну за пустынями? Там можно многое узнать и изучить, и там живут темноглазые девушки с мягкими губами; там пальмы, белые песчаные пляжи и мягкий накат прибоя. Там ночные джунгли полны странных ароматов и звуков, там погружаются в море весла и пассаты шевелят листву.

Кто желает увидеть дальнюю страну, должен носить эту страну в сердце своем. Зной, пыль и трудности — это часть ее; именно эти тяготы пути делают далекие красоты достойными овладения.

В тишине многих ночей вытаскивал я свои карты; они всегда были при мне в непромокаемом чехле из промасленной кожи. Я изучал эти карты, но начертил и ещё одну.

Я начертил карту крепости Аламут, собрав по крохам сведения — там слово, здесь замечание… Однако все, мною услышанное, не обещало ничего хорошего.

Жители селений на многие мили вокруг крепости были друзьями ассасинов или членами их секты, каждый из них был шпионом. Подобраться близко к крепости так, чтобы обитатели её об этом не узнали, было невозможно.

Прошло две недели, прежде чем император Мануил выразил мне признательность за подарок. Я почти уже забыл об этом, когда у моих дверей появился Одрик и другие воины из варангерской гвардии, и при них были мои красавцы-арабы, жеребец и две другие кобылы из тех, что подарила мне Сафия.

В парчовый плащ, сшитый и затканный узорами по последней константинопольской моде, был завернут украшенный самоцветами меч с гравированным клинком в великолепных ножнах. Меч был выкован из толедской стали — клинок даже лучше того, которым я владел прежде. Ко всему этому прилагалось ещё несколько кошельков золота.

И в тот же вечер пришло приглашение на обед к Андронику.

Несколько раз посещал я лавку вблизи Зевксипповых терм. Некоторые говорили, что эти термы были названы так в честь знаменитого мегарийского полководца, а другие — что в честь «укрощения боевых коней», ибо, согласно преданию, термы стояли на том самом месте, где Геркулес запряг и укротил свирепых коней царя Диомеда. Эти термы были построены императором Севером и перестроены Константином. Разрушенные до основания во время восстания «Ника» в 562 году, они были восстановлены Юстинианом в ещё более красивом виде. Термы располагались немного восточнее ипподрома.

Беседуя с лавочником-персом, я обнаружил, что поведение его изменилось. Он не пытался больше убедить меня в невозможности того, что я хотел предпринять, и это пробудило во мне подозрения.

Сила моя вернулась ко мне. Несколько недель хорошего питания, упражнений и фехтования возвратили мышцам прежнюю подвижность.