Движение воздуха, производимое начальником станции, который взмахивает своим тонким жезлом, почти сбивает ее с ног. Она прислушивается к себе. Она слушается только своих команд. Всем этим чувствительным существам шум силовых токов, наполняющий их, является как небесное провидение. Как чудесны люди, у которых достаточно времени, чтобы обзавестись летным удостоверением для своих чувств, порхающих туда и сюда без всякого автопилота, и полетать как следует в себе самом!

Эта женщина, достигшая середины жизни, частенько любит помечтать о том, что ей нужно выбиться из полетного коридора, отмеренного другим женщинам, которые прилепились к ней своими раздутыми бедрами и грудями, вырваться, чтобы отправиться в обильную страну, где тебе старательно вытрут слезы. Женщина почитает себя как идола и, как туристка, покупающая дешевый маршрут, с удовольствием совершает путешествие в страну осторожных страстей. Она встречает себя всюду, где захочет, и одновременно бежит от себя, потому что где нибудь в другом месте возможна чудесная встреча с собственным внутренним миром, там, где можно витать в облаках и вливать в себя из благостных бокалов еще большую порцию чувственности. Она столь же летуча, как химическое соединение, которое в любой момент может улетучиться.

Подобным же образом дело обстоит с искусством и с тем, как мы его воспринимаем: каждый чувствует что то свое, многие не чувствуют совсем ничего, и все же мы едины в том, чтобы выудить из себя свое распоследнее впечатление и в недопереваренном виде предложить другому, чтобы тот его проглотил. Мы рвемся из своих маленьких печурок, как языки пламени из горящей комнаты. Мы спешим за своими потребностями, словно к поезду, готовому к отправлению. Светит солнце, и комнаты, в которых мы кипим от жажды жизни, хорошо натоплены. Все горячо до невозможности и насыщено духом, подогретым язычками пламени, и он поднимается над нами, чтобы и другие его тоже заметили. Рано или поздно мы падаем навзничь, потому что теряем почву под ногами, влюбляемся и предъявляем своим партнерам требования, одно непомернее другого. Какое счастье – носиться в горах, пока не потеряешь свою вязаную шапочку.

Студент, оседлавший своего высокого и дорогого коня, благосклонно слушает, как женщина передоверяет ему себя. Уникальный случай, который привел ее в зал собственных ощущений, где тишина пропитана горячечными разговорами, словно фабричная теплица. Из женщины с трепетом вырываются наружу дни ее детства и ложь о ее возрасте, связанные в пучки фраз. Она ведет студента по склону своих мыслей. Женщина говорит и говорит, чтобы придать себе значимость, и речь ее отделяется от правды в тот момент, когда правда вдруг открылась ей и бросила на нее прекрасный, но короткий отблеск. Кому охота слушать, как домохозяйка рассказывает, что ее душевное движение вызвано плачем ребенка или тем, что еда подгорела. Чем больше женщина говорит, тем больше растет в ней желание остаться загадкой для себя и для этого мужчины, а он для нее тоже загадка. Ей хочется, чтобы они были интересными друг другу настолько, что смогли бы немного дольше оставаться один в другом, а не вскакивали бы сразу и не бежали прочь.

Но кто же не чувствует боль как страсть? В стучащих крышками кастрюлях, откуда вырывается пар, готовим мы свое чувство. Ну а те, кого хлещет наотмашь угроза увольнения? Они бьются лбом о ворота бумажной фабрики, которую концерн собирается закрыть, потому что она стала недостаточно рентабельной. Кроме того, она загрязняет ручей, и уже подрастают многие, кто, неумело точа тупые когти, прислушивается к голосу природы, научившейся, в конце концов, говорить на языке своих детей.