Господин директор с воплем ввинчивается в ее рот. Перед этим ему пришлось выйти из себя, ему пришлось явить себя на обозрение, правда, еще в молодости его поддерживали со всех сторон (и на всех струнах). Он командует всеми своими звуками, всеми своими подчиненными. Это не трудно, сын его тоже играет на инструменте, и склоны холмов стряхивают с себя убитые кислотным дождем стволы деревьев. Женщина выступает на первый план, и на нее наступают так, что она кричит. Нет, сейчас по дому никто не разгуливает, не выкуривает сигарету, не пьянствует и не грозит прислуге в приступе ярости. С женщины снова стягивают ночную рубашку, чтоб ощупать ее со всех сторон. Мы часто пользуемся кроватью, на которой нам удается проспать войну полов. При этом мы могли бы бесконечно расти в своем воинском чине, чтобы дослужиться до самой низости. Ни в какой иной сфере не растешь так быстро, если твое собственное лицо (лицо одной из нас, женщин) более или менее хорошо на тебе смотрится. Ведь скала не идет на пастбище сама, звери прибегают к ней и трутся мордами о ее выступы. Женщина беспорядочно отбивается от мужа, словно хочет добиться бессмертия, окруженная своими электроприборами. Она отзвучала словно крик, издаваемый тогда, когда молния среди бела дня не может сдержаться и попадает в телевизор. Этот прибор, наш вечерний провиант, необходимо настроить. Директор намерен еще раз пальнуть сегодня из своего ружья, чтобы удостовериться в наличии своей женщины, которая лежит рядом и истекает кровью, потому что попалась ему на пути в неблагоприятное время. Она дышит и давится. Сон улетучивается из ее глаз. Ее тошнит от того, кто сейчас вламывается в ее шумящий и пенящийся дом.

Ясное дело, своими лапами он распрекрасно растянет ей зад! Это ведь его собственность, как Бог – наше общее достояние. Мышцы ее скрипят, как старые башмаки, и меньше чем через пять минут рольставни мужа снова закроются. Выезд всегда должен быть открыт, ведь, в конце концов, этому мужчине не приходится переносить жизнь в одиночку, а другие вынуждены терпеть жизнь ежедневно. Женщина служит мужу своим телом большую часть времени, но скоро вновь засияет солнце. Эти люди исчезнут там, где крестьянин оставил борозду слегка приоткрытой! Я покинула их, насытившихся, и возвращаюсь к ним, снова сытым, и ни один луч света не падает к ним на дно. Так они обходятся со своими женщинами и обихаживают со всех сторон могущественных представителей производственного совета, нынче разжиревших, но полностью лишенных могущества. Иногда не успеешь оглянуться, как уже готов новый квалифицированный рабочий, и его можно класть на засолку в цеху. Поле его деятельности ограничено до самого конца. Мало кто из женщин съедает завтрак, поданный хозяйкой, сидя напротив мужа в солнечных очках поверх густо подведенных глаз. Они заняли только одно место. Ночью их гоняли как лошадей небесных, на которых дети учатся скакать. И они еще крепче сидят в седле! Этот мужчина позволяет себе слишком много, почти как наш президент, и таким же тяжелым грузом он лежит на наших плечах, на нас, странниках, отваживающихся сорвать пальто с плечиков и улизнуть. Он говорит, что Моцарт – прекрасный композитор, он и сам любит играть, только не по крупному, если сравнивать с его форматом.