Наконец Боско назвал ему имя фальшивой баронессы де Валь-Пюизо, которую «сын» окружал нежной и почтительной заботой.

— Эту старую шельму в последние годы Империи называли Глазастой Молью. У вас в префектуре наверняка заведено на нее дело, поищите.

Пока Боско говорил, месье Гаро делал торопливые заметки в блокноте.

Когда рассказ был окончен и начальник сыскной полиции получил полную и исчерпывающую информацию, он удалился, намереваясь посоветоваться с председателем суда.

Перед уходом он поблагодарил Боско, пообещал не забывать о нем и заверил, что высоко ценит услугу, оказанную им всему обществу.

И тут Боско обратился к нему с просьбой:

— Раз вы считаете, что я оказался вам полезен, соблаговолите в свою очередь оказать услугу мне. Предупредите обо всем рассказанном моего благодетеля — Людовика Монтиньи, студента-медика, проживающего на улице Сосюр. Он любит ту девушку, на которой собирается жениться барон де Валь-Пюизо, и она отвечает ему взаимностью. Я боюсь, как бы не произошло какого-нибудь несчастья… Умоляю вас, месье Гаро, как только двери тюремной камеры захлопнутся за Бамбошем, тотчас же известите Людовика, что этот брак расстроился…

Начальник сыскной полиции дал обещание выполнить просьбу Боско и, переговорив с тюремными надзирателями, ушел.

Оставшись в одиночестве, Боско размышлял: «Что ж, мне приходится расплачиваться за битые горшки. Но в этом ничего страшного нет. Как только Бамбоша схватят, ни мне, ни моим друзьям опасаться будет нечего. Меня будут вынуждены выпустить — ведь я ничего предосудительного не сделал. И хорошо бы поскорей — эта койка отнюдь не так удобна, как постель Франсины».

Остальное читателю уже известно.

ГЛАВА 42

Прошло два месяца с того времени, когда происходили вышеизложенные драматические события. Людовик и Мария были все еще очень слабы, но дело шло на поправку.

Когда князь Березов нашел их бездыханные тела в квартире на улице Сосюр, он решил, что юноша и девушка мертвы.

И впрямь, от них, лежащих в объятиях друг друга, исходил холод смерти. Еще несколько минут — и сильный яд довершил бы свое пагубное дело. К счастью, помощь подоспела вовремя. Живший по соседству врач, друг Людовика, немедленно примчался и оказал первую помощь. Следом за ним появились руководитель интерна и один из его профессоров, известнейший физиолог. Отравление было таким сильным, что на первых порах надежды на спасение несчастных молодых людей практически не было. Погруженные в болезненное оцепенение, полуослепшие, утратившие слух, парализованные, они почти не осознавали, что живы, и сожалели о смерти, которая была столь сладостна…

Возвращение к жизни, причинявшее им телесные страдания, было началом нестерпимых душевных мук — оба боялись последствий своей отчаянной попытки самоубийства…

Стоя у их постелей, князь Березов, осунувшийся, с покрасневшими глазами, расспрашивал врачей, в ответ только грустно качавших головами. Склоняясь над Марией, он шептал ей на ушко:

— Прости нас, сестренка, прости… Ты выйдешь замуж за кого пожелаешь… Ты станешь женой Людовика…

Потом он, обращаясь к интерну, настойчиво твердил:

— Людовик! Людовик, дорогой, вы слышите меня?

Юноша не в силах был пошевелиться… Он только поднимал веки, хотел отвечать, но не мог…

— Вы станете супругом Марии! Вы поженитесь, как только оба поправитесь…

Несмотря на самое энергичное лечение, на заботливый уход, они более двух недель находились между жизнью и смертью.

Наконец, благодаря сильнейшим медикаментам, эффективным противоядиям, не только устранявшим разрушительное действие яда, но и предупреждавшим осложнения, влюбленные оказались вне опасности.