Малыш-Прядильщик взял горшок и, нахлобучив себе на голову, заметил:

— Тик в тик по размеру!

— Как раз на дурную голову, — заметила Цветочек.

— Давайте примерим, кому еще подойдет головной убор…

— А стоит ли? Все уже и так знают, правда, Жюли?

Поставив горшок на пол, Малыш-Прядильщик сделал вид, что собирается на него усесться.

— Хватит, хватит! Нам вовсе не смешно! — завопили женщины.

— Штанов, штанов не снимай! — раздались мужские голоса.

И тут мерзкий кретин, думавший всех позабавить зрелищем своей наготы, выпалил:

— Я не таков, как вы, дорогие дамы, и не показываю всем и каждому все свое хозяйство.

Он повернулся к ночной вазе и бросил туда какой-то предмет, упавший с резким стуком.

Как ни быстро было его движение, Гастон де Валь-Пюизо успел заметить яркую вспышку, словно многократно умноженный блеск электрических ламп.

Он возопил, полный подлинного или деланного восторга:

— Гонтран Ларами, папенькин сынок, экстравагантный миллионер, ты потрясающий тип!

— Ах, да что там такое?.. — заволновались гости.

— Да, потрясающий! Ты знаешь, я в этом понимаю толк! — продолжал де Валь-Пюизо.

Польщенный грубой лестью, Малыш-Прядильщик ощерился в своей обезьяньей ухмылке. И со всем изяществом, на которое только был способен, отвесил Франсине глубокий поклон и, встав на одно колено, поставил горшок перед ней на скатерть.

— Какая гадость! — сказала Клеманс Безотказная, передернувшись от отвращения.

Франсина д’Аржан заглянула в ночную вазу и издала возглас радостного изумления:

— О, какой милый! Ты прав, де Валь-Пюизо, он великолепен!

— Вот именно, девочка моя. Ибо только мне могла прийти в голову причудливая идея выбрать такой футляр для бриллиантового колье стоимостью по меньшей мере в пятьсот тысяч франков.

— …И подарить его прекраснейшей из прекрасных, — поддакнул репортер Савиньен Фуинар.

ГЛАВА 8

Таким образом, этот идиот бросил к ногам бывшей коровницы, страдавшей когда-то от голода и холода, а ныне грязной до отвращения блуднице целое состояние. Да, просто настоящее богатство: по самым скромным подсчетам — пятьсот тысяч франков. Сумму, на которую целую зиму можно было бы содержать пятьсот семей ремесленников, обеспечить теплой одеждой их детей, накормить похлебкой стариков, защитить их от безработицы, лишений, болезней.

Потрясенная до глубины души, девушка то краснела, то бледнела, голос ее срывался. Она надела на шею пышную гирлянду сверкавших драгоценных камней.

Гастон де Валь-Пюизо сделал умоляющий знак рукой.

— О, дай нам как следует насладиться этим зрелищем, умоляю, дай посмотреть ближе.

Женщины, поджав губы, затаив в глазах недоброе, бесились, снедаемые завистью. Среди них не было ни одной, кто в этот миг не желал бы броситься и исцарапать в кровь Франсину, в чьем триумфе и впрямь было нечто раздражающее. Грациозным жестом она протянула украшение юноше, который, чмокнув девушку в запястье, схватил драгоценность и стал ее рассматривать как завороженный.

Все повскакивали со стульев и потянулись к де Валь-Пюизо.

— Дай и мне посмотреть. И мне. — Колье переходило из рук в руки.

Оно описало почти полный круг, и де Валь-Пюизо уже протянул руку, дабы, взяв его, возвратить Франсине, но остановился, зайдясь в сильном приступе кашля. И тут, без видимой причины, все электрические лампы потускнели. Воцарился полумрак, присутствующие заволновались.

Приступ кашля прошел.

— Нечего сказать, хороши же эти модные лампочки! — воскликнула Франсина.