Жермена и Михаил, оплакивая свое похищенное дитя, сочувственно слушали рассказ человека, лишенного семьи.

Судебный секретарь, невозмутимый, как машина, автоматически все записывал.

— Итак, — перебил господин Гаро, — вы не крали ребенка и не наносили ножевое ранение присутствующей здесь мадемуазель Роллен?

— Я этого не делал, месье.

— Так зачем же вы направили князю Березову лживое письмо с требованием пятисот или тысячи франков при соблюдении определенных условий?

— Затем, что я дошел до ручки. Подыхал от голода и нищеты…

— Таким образом, вы совершили кражу…

— Обыкновенный шантаж, месье Гаро.

— Кража… Шантаж… Невелика разница!

— Да, месье, невелика, но ведь суд карает не всякого шантажиста!

— Эге! — воскликнул господин Фрино, издавший немало указов о прекращении уголовных дел на очень уж известных виртуозов-шантажистов. — Вы усугубили свою вину, оскорбив правосудие. Арестовать!

— Я ничего другого и не желаю. Действуйте, господа.

— Что вы хотите этим сказать?

— Впаяйте мне несколько добрых годков тюрьмы и пожизненную ссылку. В кутузке я буду сыт и буду иметь крышу над головой. А что касается ссылки, то, говорят, Гвиана — отличная страна для тех, кто хорошо себя ведет. А уж я-то, клянусь вам, буду вести себя примерно.

— Поверьте, ваша просьба будет удовлетворена, — ядовито заметил судебный следователь. — Факт шантажа установлен. Учитывая вашу предыдущую деятельность, можете твердо верить, что дело выгорит.

Обменявшись несколькими словами с супругой, вмешался князь Березов.

— Месье, — обратился он к следователю, — я не подавал жалобы на этого человека. И был бы рад, если бы его отпустили на свободу.

— Однако это невозможно, князь.

— Но разве министерство общественного порядка станет его преследовать? Зачем? С какой целью? Этот человек жестоко страдал. И мы, княгиня и я, прощаем ему, что он увеличил нашу муку, подав нам в горе слабую надежду… Прошу вас, отпустите его.

— А-а, вот уж нет! — заорал бродяга Боско. — Только не это! Я подтверждаю свое правонарушение и требую, чтобы меня засадили за решетку. Хватит с меня этих мытарств, скитаний и нищеты, длящихся триста шестьдесят пять дней в году! По мне тюрьма плачет, господа, тюрьма, и, если вы меня не изолируете, я пойду по плохой дорожке! Видите ли, иногда в дурную минуту меня так и подмывает совершить преступление!

— Я позабочусь о вашей судьбе. В моем доме у вас будет и где жить, и что есть, — тихо промолвила Жермена.

— Вы что, хотите сказать, что станете заботиться о таком ничтожестве, как я?!

— Вы несчастливы, а значит, имеете право на наше сострадание.

— Согласны ли вы на то, что вам предлагает моя жена? — спросил князь Михаил.

— Но, господин хороший, здесь, в этом особняке, я буду выглядеть как слизняк на розе… А к тому же знали бы вы, как такому лихому парню, как я, хочется иногда кутнуть! Извините… Разболтался я…

И тут раздался голос Людовика:

— Так что, отпускаете вы на свободу этого сорванца?

— Нет, — в один голос заявили господин Гаро и следователь.

Их просила Жермена, их просила Мария…

Постепенно судейские смягчились.

— После освобождения я возьму тебя на работу, — продолжал интерн. — Ты согласен, Боско, говори?

— Согласен, месье.

— Я буду отвечать за тебя перед правосудием.