— Не изменяет, — подтвердил Алексей. — Но перед кончиной он успел воспринять на себя монашеский чин и схиму, а похоронить велел среди прежде почившей монастырской братии, без лишних почестей. Дальше происходит следующее. Поскольку Данилов монастырь был верстах в пяти от Кремля, за Москвой-рекой, то через 27 лет Иван Калита перевел его внутрь города, на свой великокняжеский двор. Где устроил обитель и воздвиг храм Преображения Господня. Но и тот, прежний монастырь, также сохранялся. С погребенными останками Даниила Московского. Почему так — непонятно. Видимо, не желали трогать праха усопших.

Маша кашлянула и вставила свою фразу:

— Это сейчас все как оголтелые с костями носятся: туда-сюда, сюда-туда, то Деникина хоронят, то Ленина из Мавзолея выбрасывают. Будто делать больше нечего.

— Короче, древний Данилов монастырь со временем и от нерадения стал приходить в упадок и оскудение, — продолжил Алексей, строго взглянув на нее. — Лишь через два с половиной века Иоанн Грозный, видя в пренебрежении то Даниловское место, велел сложить там каменную церковь, воздвигнуть стены и совершать панихиды и службы. А еще через сто лет, уже при государе Алексее Михайловиче Тишайшем, нетленные мощи блаженного Даниила Московского были чудесным образом обретены вновь и перенесены в церковь Семи Вселенских Соборов. Имя великого князя Даниила с тех пор причтено к святым Русской православной церкви. Но потом пришло новое разорение… В 1917‑м. А в 30‑е годы Свято-Данилов монастырь был вообще закрыт. Туда вселили колонию малолетних преступников.

— И? — произнес я, поскольку Алексей замолчал, вновь прислушиваясь к чему-то. Я тоже уловил какой-то неясный гул, будто где-то под нами заработала бормашина подземного зуботехника.

— Монастырь вернули патриаршей церкви в начале 80‑х годов прошлого века. Аккурат перед самой перестройкой, — продолжал Алексей, глядя на звякнувшую в его чашке ложку. Мои с Машей столовые приборы вели себя не лучше. Это наступило время второго толчка, пока еще не столь сильного. Но в комнате что-то грохнулось на пол. Я вышел и убедился, что это упал с подоконника горшок с геранью. Потому что поставил я его впопыхах на самый край. Вместе с цветком я и возвратился на кухню. Сунул его пока что в кастрюлю, благо что она стояла пустой несколько месяцев.

— Даниил Московский — это не просто один из святых русской церкви, — произнес Алексей. — Это фигура особого, сакрального значения. Он — основатель крепости нашего царства, Хозяин Москвы, небесный заступник всей России. В своем почитании равен Александру Невскому, Дмитрию Донскому, Сергию Радонежскому, Серафиму Саровскому. Он, скажу я вам, подлинный источник русской силы и духа.

— Кто спорит, — сказал я. — Поясните мне только, какая связь между…

— Между Даниилом Московским и моим посещением того заброшенного скита в Оптиной? Самая непосредственная. Потому что беседа там велась именно о нем. О Хозяине Москвы. И то, что я услышал… Нет.