— Ну-ну. Вот только, кажется, за нами какие-то ребятки увязались. Не нравятся они мне что-то. Карманы оттопыриваются. Никак, с оружием.

— Не волнуйтесь. Ведите себя спокойно. В Лыткарино вас встретят.

Он отключился, а я стал звонить академику.

— Толяныч? — сказал я. — Ну, все в порядке, крест у них. Я сам видел. Сверкает на солнце. Они им полюбовались, потом опять спрятали и ушли в храм. Чего мне теперь-то делать?

— Найди какую-нибудь палатку и лакай пиво, — ответил Кемеровский. — Услышишь стрельбу — падай на землю и замри. Потом я тебя вознагражу.

Ага, дыркой во лбу! — подумал я, отключая сотовый. И поспешил вниз. Уже не как Азеф, а как Фигаро какой-то…

Алексей ждал меня в номере.

— Пошли, — сказал он. — Маша сейчас подгонит к общежитию машину.

Мы спустились и минут десять стояли возле подъезда. Наконец, появилось хорошо знакомое мне пежо. Маша сидела за рулем.

— Угнала, что ли? — спросил я.

— Нет, сам одолжил, — ответила она. — Даже предупредил, что с тормозами неважно.

А Алексею, кажется, было все равно, откуда появился этот автомобиль.

3

Когда Маша стала выруливать на окружную дорогу, я поинтересовался:

— Надеюсь, ты не проболталась у своего друга, что мы направляемся в Новый Иерусалим?

— Нет. Я сказала, что мы едем в другое место. В Лыткарино, — ответила она.

Как занятно! — подумал я. — Мы мыслим в одном направлении.

— Там очень красивая и теплая Преображенская церковь, — заметил Алексей.

— Скоро возле нее будет еще теплее, — отозвался я. — Просто горячо, надеюсь.

Путь наш лежал к Истре, на другой конец Подмосковья от Лыткарино. Пятые сутки мы куда-то ехали, мчались, попадали то в одни, то в другие происшествия, но искомая цель приближалась все ближе и ближе. Однако оставалось и совсем немного времени до окончания того срока, который обозначил таинственный старец в заброшенном скиту Оптиной пустыни. Еще два дня. Кстати, я так и не узнал у Алексея, кто он? Но едва я собирался об этом спросить, как Алеша начал рассказывать:

— Никон задумал строить Новый Иерусалим в точном соответствии с его восточным образцом. Это было не просто гениальное и провидческое соображение. Это было начало пути России к Иерусалиму Небесному, к тому, что отрывает от земли, что всегда вдохновляло и поддерживало Святую Русь. И это глубочайшее понимание вечности, места в нем русского человека. Мало скопировать. Мало переименовать реку Истру в Иордан, назвать истринские холмы Синаем и Фавором, а Воскресенский собор создать как храм Гроба Господня в Иерусалиме. Нужно еще предвидеть русскую Голгофу. Свою в том числе тоже, — добавил он, помолчав.

— Где нас будет ждать Агафья Максимовна? — спросил я.

— Точно не знаю. Думаю, в одном из приделов Воскресенского собора, всего их двадцать девять. Может быть, там, где покоятся мощи патриарха Никона.

— Собор, кажется, обрушился после его смерти? — задала вопрос Маша, лихо ведя пежо. Она обгоняла всех подряд. Скорость у нее в крови. Любит бегать и убегать.

— Ты о тормозах помни! — посоветовал я. — Не то сами обрушимся.

— Новый Иерусалим и не был достроен при его жизни, — отозвался Алексей. — Еще бы! Тут работы на сто лет. Нужно было повторить все святые места с родины Христа. Гефсиманский сад, Вифлеем, Елеонскую гору, Саулов источник, словом, все.