|
Я бы и не обратил внимания, если бы не натужное покашливание одной из них. Уже пройдя с несколько десятков метров, я вдруг вспомнил: откуда мне знаком этот кашель? Да и внешность обеих девушек… Ба! Да ведь это же сама столь долго искомая нам Ухтомская! Позвольте, но кто же рядом с ней? Тут у меня вновь забегали мурашки по телу. Как тогда, когда я заглядывал в кабину грузовика. Я отчетливо вспомнил фотографию и двух запечатленных на ней подруг. Ухтомскую и Ажисантову. Но она же погибла, ее сбила машина? И даже кремирована. Голова моя, надо признаться, пошла кругом. Не часто встретишь разгуливающих покойников, да еще восставших из пепла. Это будет почище Грабовского и покруче Фауста Гёте! Тут все наяву. Ежели я на сей раз не получил какой-нибудь инсульт, то только потому, что и инфаркта-то оказался недостоин. Оба эти злодея, со странными неславянскими фамилиями, презрительно отвернулись от меня.
А девушки тем временем удалялись все дальше и дальше. Самое скверное, что у меня почему-то из головы начисто вылетели их имена! Галя, Люда? Наташа-Маша? Нет, Маша — это моя-его невеста. Мне ничего не оставалось, как громко заорать вслед: — Эй! Эу! А ну-ка! Эй, вы! Да стойте же! Но девушки не оглядывались, даже пошли еще торопливее. А куда мне за ними гнаться с моей хромой ногой? Я попробовал, но они передвигались гораздо быстрее меня. Как ящерицы в сравнении с черепахой. Потом набрали такую скорость, что почти побежали. — Стоять! — кричал я, ковыляя за ними. — Эй! Эй! Кому сказал?! Наверное, они меня слышали, но напугались еще больше. В конце концов, девушки так рванули, что через несколько секунд буквально исчезли на горизонте. Не знаю как Ухтомская, но покойница Ажисантова столь резво бегать бы не должна. Не по правилам это. Особенно в отношении преследующих их калек. Не спортивно просто. Обиженный и расстроенный, я прислонился к дереву. Хотел даже закурить, но у меня не было ни сигарет, ни спичек. Да и место неподходящее. Да и бросил все-таки. Но тут вдруг из-за какого-то другого дерева высунулся Яков. — Ты чего орешь? — озабоченно спросил он, протягивая пачку Мальборо. — Иду себе спокойно, слышу: крики! Ну, думаю, убивают кого. Как в Оптиной, когда трех монахов зарезали. — А ты и об этом знаешь? — спросил я, отказываясь от сигарет. — Я много чего… Так ты зачем орал-то? Здесь шуметь нельзя. — Ну ты меня еще учить будешь! — А что? Поучиться не грех. Вот я же учусь вашему православию. И не ору на весь Новый Иерусалим. Сохраняю душевный покой и равновесие. А у тебя это, должно быть, тоже посттравматический, послеаварийный синдром. Как у Маши. Та каких-то старушек ищет, а ты орешь благим матом. Вас надо обоих в Склиф. Я вас отвезу. И он стал на сей раз внимательно изучать мои глазные яблоки. — Да иди ты! — оттолкнулся от него я. — Еще один доктор выискался. Много вас. А и верно, — подумалось мне, — и Брежнев, и Алексей, и Яков — все медики, кто по первой, а кто, может быть, и по второй профессии… Куратор с академиком, наверное, во врачебных делах тоже толк смыслят, как там, допустим, зубы рвать или ногти. — Ну, не хочешь, как хочешь, — отозвался он, нисколько не обидевшись. — А в Москву я вас все-таки отвезу. Обязан помогать ближним. Так Христос учит. — Вот только не надо, — сказал я. — И… отстань, пожалуйста! Недосуг. Я, насколько мог поспешно, пошел прочь, а он громко прокричал вслед: — Встретимся у собора! И не ори больше! Соблюдай тишину! Сам ведь орет как оглашенный, подумалось мне. Теперь я уже не плутал, а шел в правильном направлении, к главному храму Нового Иерусалима. |
