|
Очнулась я утром вся в слезах. Первым делом побежала к Ольге. Сначала я хотела почему-то сразу в Пюхтицский женский монастырь ехать. Или в Шамордино, в Свято-Амвросиевский. Но Ольга меня отговорила. Рано еще тебе. Предложила сперва здесь потрудиться. Все на пользу. Я в ответ: нет, хочу быть монахиней. Будто это венец лавровый. Что мне какие-то дети-калеки? Мусора-то в голове еще много, весь за один раз не выметешь. И вот тут-то случилось еще одно знамение, иначе не скажешь. Мы с ней на тротуаре стояли, разговаривали. А прямо перед нами два грузовика и столкнулись. Одна машина была доверху забита кровельным железом. Я как сейчас вижу: верхний лист сорвался и летит ко мне. Тогда казалось — что плавно и медленно, а на самом деле стремительно и… ужасно. Чуть ниже — и голову срезало бы, как лезвием. Буквально в нескольких сантиметрах пролетел.
Она замолчала, переживая случившееся. Мы не торопили. Через некоторое время, Света продолжила: — Вот тогда-то я окончательно и поняла, что мне делать. Бежать от своей прежней жизни без оглядки. Если не в Шамордино, так в Черусти. А чтобы обратно пути не было, сама и придумала всю эту кремацию. Тут уж я настояла, чтобы Ольга мне помогла. Зато теперь — будто заново воскресла. Она снова улыбнулась нам, как-то очень искренне и радостно. Светло. — А зачем вы вчера ездили в Новый Иерусалим? — спросил я. — Ольга должна была встретиться с одной женщиной, Агафьей Максимовной. По какому-то важному делу. Я не в курсе. Похоже, она говорит правду. Зачем ей теперь лгать? — Встретились? — А вы разве ничего не знаете? — глаза ее широко раскрылись. Потом Света добавила: — Агафья Максимовна умерла. Слова ее прозвучали как гром среди ясного неба. Я тоже присел на тахту. А за окном, вдали, действительно что-то громыхнуло. И уже через пару минут пошел настоящий ливень. Просто потоп какой-то из разверзнувшихся в миг хлябей.
4 Надо было спешно уводить бегавших во дворе детей обратно в приют. Света поторопилась вниз, ну а мы, разумеется, тоже — не сидеть же тут, сложа руки? Когда мы гонялись за детворой, визжавшей почему-то не от страха, а скорее, от какого-то необъяснимого восторга, в доме отключили электричество. Но к этому уже не привыкать. К тому же, несмотря на проливной ливень и сплошные, затянувшие небо тучи, вокруг было непонятно светло. И дело не в молниях, а в чем-то другом. Не могу объяснить. Всюду на горизонте — темень и мрак, а здесь — какой-то островок света, будто единственная горящая лампочка в несколько слабых ватт. Может быть, все это только казалось? Нам-то, взрослым, было действительно страшно: гроза, громы, сверкающие молнии, словно огненные копья с неба, но почему дети смеются? Нормальный ребенок забился бы куда-нибудь под стол, а эти радуются и хохочут! Они чувствовали что-то, что не понимали мы. Нам не дано понять. Дело не в уме и чувствах. Просто они были более открыты, чем мы. И они, больные искалеченные дети, ждали чего-то… Знали, что должно явиться вслед за грозой и ливнем. Переловив всех, высушив и кое-как переодев, мы вернулись в мансарду. Сами промокли до нитки, но у нас-то запасной одежды не было. Света, правда, переоделась, пока мы стояли в коридоре. Дала кое-что и Маше. Мы же с Алексеем лишь отжали воду с рукавов и брюк. Да и не до того было! Всех нас теперь интересовало совсем иное. — Значит, Агафью Максимовну убили, — произнес я, когда мы вновь расселись в маленькой комнатке, кто где. — Так я и предполагал. Я чувствовал. Даже когда разговаривал с ней в последний раз. — Но ты же ничего не помнишь? — возразила Маша. — Зато я умею логически мыслить, сопоставлять факты и делать выводы. Возможно, меня даже хотели подставить, чтобы потом схватить на месте преступления. |
