— И что же я должен выяснить? — Перспектива мотаться по каким-то квартирам, дышать кислым запахом старины меня не слишком вдохновила.

— Все, — отозвался Алексей. — В смысле — все, что связано с их прошлым, с тридцатыми годами, со Свято-Даниловым монастырем. Может быть, тебе повезет и ты что-то зацепишь. Ведь вполне возможно, что святых мощей у Ухтомских и не было. А спрятаны они совсем в другом месте.

— Так мне и скажут!

— А ты очень хорошо постараешься.

Голос у Алексея зазвучал твердо, почти властно, как у его великого предка — Даниила Московского. Чувствовалась сильная воля, хотя порой он выглядел весьма застенчивым и нерешительным. Но только не сейчас. Может быть, именно за это Маша его и полюбила, подумалось мне, за это странное сочетание силы и слабости одновременно? За крепость духа? И я подчинился, взяв от него бумажку с несколькими адресами.

А тут и сама Маша появилась, помахивая пакетом со всякой вкусной снедью.

— Ты отправишься в Румянцевскую библиотеку, — сказал ей тот час же Алексей, словно она никуда и не уходила, а все это время стояла рядом и принимала участие в нашем разговоре. — Покажешь билет Ухтомской и выяснишь, где она проживает. Но сама по этому адресу не поедешь. Будешь ждать дальнейших распоряжений. Созваниваться будем по сотовым. Каждые два часа. Время у всех правильное? Тогда все, расходимся.

— Погоди, командир! — я даже придержал его за локоть, боясь, что он сейчас растворится в сером московском воздухе. — Еще вопрос с деньгами не решен. Нужны командировочные.

— Уже решен, — ответила за Алексея Маша. Каждому из нас она протянула по тысяче рублей. А из пакета вытащила бутерброды с семгой и бужениной.

— Откель дровишки? — поинтересовался я.

— Места надо знать, — ответила Маша. — Просто я поехала в одну бульварную газетку — я туда иногда пописывала, знаю главного редактора. Им всегда нужны жареные факты, а лучше всего сплетни, с душком. Бот и накатала за десять минут материальчик о рухнувшем доме на Байкальской улице. Как свидетель, очевидец и несчастная супруга одного из погибших жильцов, злостного неплательщика, Александра Анатольевича Тризникова. Который постоянно забывал выключить на кухне газовые комфорки. И вообще был невменяемый, с большим улетом. Вот и улетел, Царствие ему Небесное. Материал оказался столь хорош, что главный редактор сразу же выдал мне сто долларов.

— Бесстыжие твои зенки, — только и оставалось мне ответить. Что ты еще обо мне накатала? Признавайся.

— Завтра в Бульварном кольце прочитаешь. Ты жуй, жуй тщательнее, а то семга застрянет.

Алексей, может быть, чтобы утешить меня, или из-за особого доверия, протянул мне завернутый в холщевую тряпицу крест.

— Сам положишь его в сейфовую ячейку, — сказал он. — Я в этих делах туго. Выбери только банк поправославнее, не Авена с Фридманом.

— Где ты видел христианских ростовщиков? — отозвался я. — Уж какой найдется. Думаю, что православные банкиры-то еще гаже, а уж подлее во сто крат. Те хоть из общей своей вековой идеи обирают, из инстинкта, что ли, а у этих иудство чистое. Вот уж кто подлинные ветхозаветные евреи — так это нынешние разжиревшие русские. Тут вообще некий парадокс происходит. Смена мест и позиций.

— Пожалуй, ты прав, — согласился Алексей. — У митрополита Антония Храповицкого я как-то вычитал верную мысль. Задай вопрос простому крестьянину, пишет он, почему ты бранишь евреев, ведь и Богородица и все апостолы были евреями? И что тот ответит? Неправда, скажет, они жили тогда, когда евреи были русскими.