У них были восковые запавшие лица, сложенные на груди руки да и запах сразу стал распространяться по залу весьма характерный — тошнотворно-сладковатый, резкий.
— Здесь двое мужчин и одна женщина, — произнес Грабовский. — Они умерли в конце прошлой недели. Родственники присутствуют в зале. Поприветствуем их!
С первого ряда встали несколько человек и покланялись.
— Отдадим должное их мудрости и смелости, — продолжил Грабовский. — Не каждый бы решился на этот эксперимент. Но я обещаю возвратить им их близких! Прямо сейчас. И это будет им главной наградой в этой жизни. Где же врачи?
К сцене уже шли человек пять-шесть. Среди них я увидел и доктора Брежнева, со станции Правда. Неожиданно Алексей встал и тоже пошел к подиуму. И он туда же! Медицинские работники столпились вокруг гробов, переходя от одного к другому. О чем-то переговаривались и совещались. В зале наступила тишина. Наконец доктор Брежнев громко произнес:
— Экзитус леталис! Мертвее не бывает.
Врачи спустились с подиума и разошлись по своим местам. Вернулся и Алексей.
— Что скажете? — тихо спросил у него Яков.
— Мертвы, — коротко ответил он. — Все верно.
Маша была очень бледна, а Алексей еще больше сосредоточен. Все вокруг затаили дыхание.
— Теперь приступаю к воскрешению, — буднично сообщил Грабовский.
Он подал знак, и сцена начала заполняться дымом. — Так нужно, — пояснил искусник. — Оживляемые не переносят яркого света.
Люстры в зале стали постепенно гаснуть. Полупритушенной оставалась лишь одна, над самим подиумом. Но что происходило на сцене, разобрать было трудно. Ассистенты мелькали перед глазами в каком то каббалистическом танце. Грабовский заговорил на непонятном языке, воздев руки к куполу.
— Древнеарамейский, — шепнул нам Яков. — Со смесью ассирийского и иврита.
Признаться, мне стало немного не по себе от всей этой чертовщины. А Грабовский продолжал колдовать.
Наконец он закричал совсем уже истошным голосом, призывая этого самого Гиллелея, а также Зогара, Мешеха, Фувала и еще кого-то, разобрать было не легко. Потом, обессиленный, рухнул прямо на подиум. В зале продолжала сохраняться тишина. Прошло несколько минут, прежде чем Грабовский поднялся и отчетливо произнес:
— А теперь — вставайте. Вставайте и выходите из ваших гробов. Вы — живы.
Дым стал рассеиваться. В зале, с разных рядов, раздались испуганные возгласы и крики. Потому что мертвецы начали действительно приподниматься и вылезать из своих гробов. Они слегка пошатывались и удивленно оглядывались. Не было сомнения, что они живы. И это были именно те покойники, которые были продемонстрированы до воскрешения. Одни и те же лица. Загримировать так каких-нибудь дублеров практически невозможно.
— Ничего пока не говорите, — обратился к ним доктор Грабовский. — Вам вредно. Вы должны учиться жить заново. Потом к вам вернется память и все прочее. А теперь — идите к своим близким.
Но родственники уже сами бежали к ним на сцену. Начались объятия и целования. Люстры под потолком вновь загорелись ярким светом. Зал взорвался громкими аплодисментами и буквально утонул в восторженных криках. Но двух-трех женщин все-таки унесли в глубоком обмороке. Грабовский начал раскланиваться. Вид у него был утомленный и самый что ни на есть скромный.
— Антракт, — объявил он. — Буфет бесплатный. В честь воскрешения.
3
— Никак не пойму, в чем тут главная фишка? — пробасил доктор Брежнев, когда мы стояли в одном из отсеков обширного буфета и пили холодное пиво Хенесси: — Покойники были самые натуральные, воняли, зажмурились дня три-четыре назад, а тут вдруг ласты свои расклеили и встали! Морды те же, даже бородавка у одного мужика-трупа на том же месте. |