Когда в пятницу я с чемоданчиком в руке пришел в отель «Рассел», индус, дежуривший за стойкой, подтвердил, что на мое имя забронирована комната – на один день. Счет уже оплачен. И добавил, что «секретарша» предупредила их о моем намерении довольно часто наведываться сюда из Парижа, и в таком случае гостиница изыщет возможность предоставить мне как постоянному клиенту скидку, «за исключением периода наплыва туристов». Окна комнаты выходили на Рассел‑сквер, номер был довольно просторный, но выглядел едва ли не тесным из‑за невероятного количества всяких безделушек, столиков, настольных ламп, фигурок зверей, гравюр и картин, изображавших монгольских воинов с выпученными глазами, длинными спутанными бородами и кривыми саблями – воины были готовы ринуться к кровати с самыми злодейскими намерениями.

Скверная девчонка явилась через полчаса после меня. На ней было облегающее кожаное пальто, изящная шляпка и сапоги до колен. Кроме сумочки она несла в руках папку с тетрадями и книгами по современному искусству, потому что, как она тотчас объяснила, трижды в неделю посещает курсы «Кристи». Даже не взглянув на меня, она обвела взором комнату и завершила осмотр одобрительным кивком. Когда она наконец удостоила взглядом и меня, я уже сжимал ее в объятиях и начал раздевать.

– Эй, потише! – предупредила она. – Помнешь платье!

Я раздел ее с величайшими предосторожностями. Я рассматривал, словно драгоценный и уникальный экспонат, каждый предмет туалета, самозабвенно целовал каждый открывавшийся сантиметр кожи, вдыхал нежный аромат обнаженного тела. У нее появился маленький шрам в паху – ей сделали операцию, удалили аппендикс, а волосы на лобке теперь казались мягче, нежели прежде. Я буквально умирал от желания, волнения, нежности, пока целовал ее виски, душистые подмышки, бугорки позвонков и крепкие, бархатистые на ощупь ягодицы. Я целовал маленькие груди, целовал долго, обезумев от блаженства.

– Ты, надеюсь, не забыл, что мне всегда нравилось, пай‑мальчик? – наконец прошептала она.

И, не дожидаясь ответа, поудобнее улеглась на спину, раздвинула ноги и одновременно прикрыла глаза правым локтем. Я почувствовал, как она начала отдаляться от меня, от отеля «Рассел», от Лондона, добиваясь полной концентрации. Я не знал ни одной женщины, способной вот так сосредоточиться на наслаждении. Но ее наслаждение было одиноким, личным, эгоистичным. Я работал языком, пил ее соки, целовал, покусывал крошечный бугорок, потом почувствовал влагу, потом – содрогание. Ей понадобилось много времени, чтобы достичь цели. И меня приводили в дивное возбуждение ее хриплое мурлыканье, ее колыхания, ее растворение в водовороте страсти – пока долгий стон не сотряс маленькое тело с головы до ног. «Ну же, ну!» – прошептала она из последних сил. Я проник в нее легко и так крепко обнял, что она очнулась от апатии, в которую погрузил ее оргазм. Она жалобно стонала, извивалась, пытаясь высвободиться, и причитала:

– Ты меня раздавишь.

Прижав губы к ее губам, я стал молить:

– Хотя бы раз в жизни скажи, что любишь меня, скверная девчонка. Пусть это неправда, но ты скажи. Я хочу узнать, как это звучит, услышать хотя бы один‑единственный раз.