Гавриил Державин. Похвала сельской жизни
Блажен, кто, удалясь от дел, Подобно смертным первородным, Орет отеческий удел Не откупным трудом, — свободным[1], На собственных своих волах;
Кого ужасный глас, от сна На брань, трубы не возбуждает[2], Морская не страшит волна, В суд ябеда не призывает; И господам не бьет челом[3],
Но садит он в саду своем Кусты и овощи цветущи, Иль, диких древ кривым ножем Обрезав пни, и плод дающи Черенья прививает к ним;
Иль зрит вдали ходящий скот, Рычащий в вьющихся долинах; Иль перечищенную льет И прячет патоку в кувшинах, Или стрижет своих овец;
Но Осень как главу в полях, Гордясь, с плодами возвышает, Как рад, что рвет их на ветвях, Привитых им, — и посвящает Дар Богу, пурпура красней.
На бреге ли в траве густой, Под дуб ли древний он ложится: В лесу гам птиц, с скалы крутой Журча к нему ручей стремится, И все наводит сладкий сон.
Когда ж гремящий в тучах Бог Покроет землю всю снегами, Зверей он ищет след и лог; Там зайца гонит, травит псами, Здесь ловит волка в тенета;
Иль тонкие в гумнах силки На куропаток расставляет, На рябчиков в кустах пружки: О, коль приятну получает Награду за свои труды!
Но будет ли любовь притом Со прелестьми ея забыта, Когда прекрасная лицом Хозяйка мила, домовита[4] Печется о его детях?
Как ею, русских честных жен По древнему обыкновенью, Весь быт хозяйский снаряжен, Дом тепл, чист, светл, и к возвращенью С охоты мужа стол накрыт:
Бутылка доброго вина, В прок пива русского варена, С гренками коновка полна[5], Из коей клубом лезет пена, И стол обеденный готов.
Горшок горячих, добрых щей, Копченый окорок под дымом: Обсаженный семьей моей, Средь коей сам я господином, И тут-то вкусен мне обед!
А как жаркой еще баран, Младой, к Петрову дню блюденый[6], Капусты сочныя кочан, Пирог, груздями начиненый, И несколько молочных блюд:
Тогда-то устрицы го-гу[7], Всех мушелей заморских грузы, Лягушки, фрикасе, рагу, Чем окормляют нас Французы, И уж ничто не вкусно мне.
Меж тем приятно из окна Зреть карду с тучными волами[8]: Кобыл, коров, овец полна; Двор резвыми кишит рабами: Как весел таковой обед! —
Так откупщик вчерась судил, Сбираясь быть поселянином; Но правежем долги лишь сбрил, Остался паки мещанином, А ныне деньги отдал в рост[9].
1798
КОММЕНТАРИЙ Я. ГРОТА По Объяснениям Державина, написана в Петербурге; по Остолопову же (Ключ, стр. 79) — в Званке. Первая половина этой пьесы составляет близкий и даже довольно точный перевод из Горация (книга эподов, ода 2); во второй поэт заменяет римские образы подлинника чертами из русского быта и свободно предается игре своего воображения. Потому-то в рукописях его это стихотворение и носит такое заглавие: «Горация похвала сельской жизни, соображенная с российскими нравами». В Объяснениях также сказано: «Соображена с русскими обычаями и нравами».
Этой оде Горация подражали многие поэты на разных языках, напр. Поп и Клейст; у последнего см. пьесу Das Landleben, an Herrn Ramler. Державин 1789 г. пародировал начало Горациевых стихов в оде На Счастие (Том I, стр. 256). Русский перевод их в стихах, без подписи, напечатан в Друге Просвещения за ноябрь 1804 г., ч. IV., стр. 126. В бумагах Державина нашли мы писанный им очень давно, именно еще в 1780-х годах, подстрочный перевод какого-то, вероятно немецкого, стихотворения, составляющего также подражание этой оде Горация. Перевод, под заглавием Станс, начинается так:
Блажен тот, кто, отдален от света, Отдален от шуму придворного, Препроводит в глубокой тишине Минуты дней своих. Громкой глас трубы Не поощряет его к сражениям, Ни буря, ни гроза Его не устрашает и проч.
Напечатано в издании 1808 г. ч. II, XIX. |
