|
Когда они напились, намылись, вдоволь повалялись на жесткой, но все же настоящей траве и тронулись дальше, впервые за два дня раскладывая снедь для раннего ужина, Калемиатвель заметил: — Господин, мы же оба из очень мокрых мест, гноллы вообще живут почти в болотах, а мое племя — в лесах, вот мы и струхнули немного. — Это ты струхнул, а я-то… — перебил его Берит. — Ты едва в панику не ударился, когда големы в пустыню свернули, — отмахнулся от него оруженосец. Он еще немного поколдовал с едой над выдвижным столиком, нарезая на не очень аккуратные ломти поросенка, купленного, казалось, много лет назад, и накладывая жесткую зелень на три тарелки, позвенел походными стаканчиками. — Вина у нас мало осталось, господин мой. Нужно бы прикупить при случае. — Здесь постоялых дворов не будет, — отозвался Фран. — Тут дичь и глушь, от которой ничего, кроме стражников Гаруна Золотого, ждать не приходится. — А может, нападем на этих стражничков, ведь должны же быть у них припасы? — поинтересовался Гиена. Но тут же смутился. — Впрочем, это я так, не подумавши предложил… — Вот именно, — буркнул Калмет. Рыцарь заметил, что чем дальше, тем чаще спасенный от виселицы воришка позволяет себе перечить Калемиатвелю. Но самое удивительное было то, что на оговорки Гиены сам Калмет внимания не обращал, особенно как срезал с гнолла лубки и проверил, хорошо ли срастается у него кость… Можно было подумать, что ему, старому рубаке и вернейшему оруженосцу одного из рыцарей Ордена, эти споры едва ли не нравятся. Может, ему было скучно прислуживать Франу, который особой разговорчивостью не отличался? Думая об этом, рыцарь еще разок порадовался, что пустыня кончилась и к нему, как и к обоим его подчиненным, вернулось желание жевать, набивать желудок не только водой, но и нормальной пищей. А потом, покачиваясь под мерный шаг големов, он уснул… Вернее, провалился в то самое почти сознательное состояние, когда и спишь, и не можешь остановить представление о мире, через который продвигаешься, одолеваешь новые пространства, оставляешь их позади… Только на этот раз видения, которые начали его одолевать, были не о дороге, не о путях, которыми они шли, а совсем о другом. Рыцарю привиделось, что он как бы сверху рассматривает бедную, даже убогую, нищенскую хижину, в очаге которой едва-едва тлеет пара каких-то хворостин. Посередине стоял плохо струганный, разваливающийся стол. На нем лежало… Да, на нем лежали какие-то луковицы и стояла миска, как понял Фран, с жиденькой чечевичной похлебкой, в которой не было ни капли масла. Маслу было неоткуда взяться в этом доме, потому что оно стоило слишком дорого для этого человека даже у местных крестьян. Перед столом, тяжело опустив голову на грудь, сидел человек. Одет он был в длинную рубаху, и было видно, что при сколько-нибудь резком движении балахон этот попросту рассыплется, превратится уже в настоящие лохмотья. Это был бывший капитан стражи храма Метли в городе Береговая Кость. Только ныне он находился не в городе, из города его изгнали, он вынужден был поселиться в самой ничтожной, самой бедной деревушке, и подальше от города. Фран догадался, что все деньги, которые он скопил за долгие и многие годы службы, этот бывший капитан вынужден был отдать… Кому-то и за что-то, чего рыцарь так и не понял. Может, просто откупился за какую-то провинность, вероятно, за ту самую, по которой опаснейший преступник, вор по кличке Гиена, исчез из тщательнейшим образом охраняемой камеры накануне того дня, когда его должны были повесить перед храмом этой самой Метли… А может, он просто купил какой-то надел в этой деревне, и хватило его денег только на самую нищую, самую плохонькую ферму, на которой он, ветеран и бывший капитан, пусть и лишенный теперь своего чина, собирался теперь выращивать… может, репу и простую капусту, чтобы не умереть с голоду. |
