|
— Рыцарь отхлебнул вина, почмокал, кивнул, вино ему нравилось, оно на самом деле было вполне в его вкусе. — Состояние его, как только была доказана его вина, разумеется, конфисковали, его детей и жен продали в рабство, причем половина жен еще и не дожила до того, как их привели на невольничий рынок, потому что солдатня ваша, как правило, тоже довольно плохо различает любовные утехи и пытки для женщин, которых им выдают на забаву. — Рыцарь подумал, глядя в лицо Дашаста. — Ты еще здесь, странно… Родственников того несчастного, а у него было два брата и сколько-то сестер, тоже раздавили так, что от них и памяти не осталось. Вот примерно то же самое ожидает и тебя, Золотой. Гарун проглотил слюну, потом опомнился, выпил вина, но легче от этого не стало. Он похрипел, откашлялся и уже почти нормально сказал: — Я прикажу убить тебя прямо здесь, сейчас же… — У вас тут полно дураков или ты из них самый главный? — с оскорбительной заботливостью поинтересовался оруженосец-полуэльф. — Если завтра мы не мелькнем кое-где перед кое-кем, одна записка попадет в руки к визирю… Угадай, обрадуется он ей или рискнет не заметить? — Визирь мой друг, — нехотя проговорил Гарун, вино теперь ему в кубок Мосул наливал почти беспрерывно, но голос у Золотого все равно хрипел, а вот опьянение не приходило, оставалось лишь какой-то желанной целью или мечтой. — Считаешь, мы отправим только одно послание с небольшой картой в придачу, и только-то? — Рыцарь даже головой покачал от негодования. — Таких записок — несколько… Какая-нибудь обязательно дойдет до Падишаха. Кроме того, я сомневаюсь, что визирь настолько друг, чтобы не прибрать к рукам хотя бы часть твоего конфискованного богатства. Сдается мне, что у вас, деляг и воротил, такой дружбы попросту не бывает. — Письмо вы оставили почти наверняка у дуайена ваших западных купцов. — Гарун словно бы плевался сейчас словами, но ни на кого это уже впечатления не произвело. — Его можно подкупить… — Тебе же сказали, что письмо не одно, дурень, — прервал его оруженосец. — Всех купцов, которые хотят тебе не добра и благополучия, а совсем наоборот, ты даже пересчитать не сумеешь — столько их в вашем стольном Сирхаме. К тому же они получат часть твоих доходов, когда твоя торгашеская пирамида распадется, будто карточный домик, и они вместо тебя начнут зарабатывать на… опустевших коммерческих делянках. Да, это была правда, если эти люди не лгали, а что-то подсказывало Гаруну, что они на редкость честны с ним, тогда о том, что они сейчас ему объясняли, лучше было и вовсе не думать, даже на трезвую голову. — Ты едешь со мной, Золотой, и тогда все останется, как прежде. И никто ни о чем не узнает. Через несколько недель ты вернешься и заживешь, как жил до сих пор. Гарун задумался, опустив голову. Хотя и думать тут было уже, собственно, не о чем. Он уже понимал, что этот западник победил его, одолел всего-то за четверть часа разговора. Кроме того, чувствовалось, что он уже все хорошенько обдумал, ему, Гаруну аль-Рахману Золотому, оставалось только покориться и исполнить его требование. — Я поеду, — чужим голосом прохрипел он, — соберу караван… — Никаких караванов, поедешь один, даже без слуги. Вот только вкусностей разных и, пожалуй, денег побольше можешь с собой взять. У нас паланкин выдержит. Гарун еще раз представил себе, что ему отныне предстояло. Посмотрел на Мосула, тот стоял столбом, и в лице его читалась такая отстраненность, что становилось ясно — ничего он своему господину советовать сейчас не будет: или уже внутренне предал его, или не решается лезть со своим мнением в таком сложном, хотя и вполне однозначном, с точки зрения рыцаря, деле. |
