— Нет, это не годится! — продолжал тот. — Если бы я знал, что вы замышляете дурное против Фаринетты, я не привел бы вас сюда. Но все равно лучше откажитесь от вашей затеи. Нас много, и мы не допустим, чтобы у Фаринетты вырвали ее законную добычу!

— Дурак! — спокойно ответил неустрашимый герцог. — Ведь меня зовут Крильон!

— Вот именно! И потому вы, ваша светлость, не будете вмешиваться в происходящее здесь! — сказал какой-то голос сзади герцога.

Крильон с удивлением оглянулся и увидал кабатчика Маликана.

— Тебе-то что нужно здесь? — удивленно спросил его герцог.

— Я явился сюда для того, чтобы убедиться, находится ли здесь Паола, — ответил кабатчик. — Это мне поручено человеком, против воли которого вы, должно быть, не пойдете, ваша светлость!

Сказав это, Маликан показал Крильону кольцо принца Генриха, и все более и более терявшийся герцог лишь изумленно развел руками, не зная, что ему сказать.

А Маликан между тем нагнулся к уху Крильона и шепнул:

— Фаринетта действует по приказанию принца. Паола является заложницей. Рене должен узнать, что, если случится что-нибудь плохое с его близкими, это отзовется на Паоле!

— Теперь понимаю! — буркнул Крильон и, не давая себе труда объяснить остальным участникам этой сцены причину такой быстрой перемены фронта, повернулся и бросился бежать с чердака так, как до сих пор бегали лишь враги от самого герцога.

Между тем Маликан сказал Паоле:

— Сударыня! Каждую ночь я буду навещать вас, пока не случится несчастья с кем-нибудь из тех, кого ненавидит ваш отец, и, до тех пор пока я буду приходить сюда, с вами не случится ничего худого!

Сказав это, Маликан ушел.

Тогда Фаринетта обратилась к Одышке, Волчьему Сердцу и Шмелю:

— В ту ночь, когда этот человек не придет сюда, я порву сдерживающую вас цепь и дочь Рене будет отдана в вашу власть!

Паола поняла, что она погибла, так как вспомнила о перчатках, отравленных ее отцом. И в то время как сообщники Фаринетты плотоядно облизывались, итальянка снова упала в обморок.

Но как же быть теперь, когда слово дано, а сдержать его нельзя?

Крильона не остановило бы то, что освобождение Паолы шло против интересов принца Генриха. Действительно неустрашимый, он не побоялся бы пойти даже против самого короля. Но ведь он дал слово принцессе Маргарите постараться обезопасить принца и его близких от покушений со стороны Рене. Паола как заложница отлично гарантировала эту безопасность, и ее освобождение было бы равносильно нарушению данного принцессе слова. Так как же поступить, если в обоих случаях он все равно нарушал данное слово?

Правда, слово, данное принцессе, имело право первенства. Поэтому Крильон и отказался от намерения сдерживать слово, данное Рене. Но как пережить невозможность сдержать последнее?

В этом хаосе чувств Крильон дошел до своего дома.

На его стук вышел Фангас с лампой в руках.

— Что с вами, ваша светлость? — спросил испуганный конюший. — Вы так бледны!

— Проводи меня наверх! — хмуро сказал Крильон. Когда он вошел в комнату, служившую временной тюрьмой Флорентийца, его взорам представилось довольно необычайное зрелище. Посредине комнаты за столом сидел Рене; на стене красовались три огромные фляги вина, из которых две были совершенно пусты, а третья — наполовину. Среди фляг и кружек герцог увидал игральные кости и стакан для них. Около Рене виднелась кучка красных бобов. У места, где сидел Фангас, бобы покрывали два кошелька — его собственный и Флорентийца.

Рене был очень бледен, его потускневший взор выдавал сильгейшее опьянение.