Элсу дрался своим кривым мечом с львиной рукоятью. Северянин оборонялся странной штуковиной, вроде стебля тростника с сочленениями, отлитого из металла и приделанного к эфесу — не тем орудием, которым легко убить, но вполне достаточным для парирования ударов. На щеке северянина горел отпечаток пятерни Эткуру, а у Эткуру под челюстью красовался такой роскошный кровоподтёк, будто Эткуру был и не Львёнком вовсе, а подравшимся деревенским мальчишкой. И пребывал Эткуру в азарте и радостной злости, в нормальном, в кои-то веки, состоянии бойца — а северянин кривлялся и отпускал мерзкие шуточки, доводя правоверных до исступления.

— Пламя адское! — рычал Эткуру, атакуя, как в бою, а не как в привычном спарринге с вежливо поддающимися волками. — Что ж ты выделываешься, мне же тебя подарили!

— Да разве же я возражаю, солнышко? — северянин удивлялся всем телом, воздевая руки, глаза и брови. — Тебе подарили — бери! Возьмёшь — твоё!

Ар-Нель рядом всхлипнул от смеха. Анну невольно улыбнулся — зрелище было чудовищно непристойное и отменно забавное. Наставник визгливо крикнул из своего угла, прижимая ладонь к ушибленной роже:

— Волки! Да остановите же, кто-нибудь, этого северного бесстыдника, чума его порази!

Хингу и Олу дёрнулись вперёд, но Эткуру тут же гаркнул, как на собак:

— Не сметь мне мешать! Не сметь его трогать!

Северянин лизнул кончики пальцев свободной руки и отвесил бессовестный поклон:

— Правильно, солнышко, правильно! Не давай чужим трогать свою подругу — это по-нашему!

— Заткнись, неверный, тебя не спрашивают! — выдохнул Эткуру.

— Конечно, конечно, я — скромненькая, — блеющим голоском молочного ягнёнка согласился северянин.

— Да убей же эту гадину, Львёнок Льва! — выкрикнул Лорсу, сжимая кулаки. — Выпустить ему кишки!

— Я с тобой потом поговорю, предатель, — пообещал ему Эткуру, отвлёкся и получил тычок в плечо, да такой, что сделал шаг назад. — Заткнитесь же, гады! — заорал он на волков и начал лихую атаку. Анну залюбовался, пропустив этого "предателя" мимо ушей.

У северянина больше не осталось времени кривляться и хохмить. Он едва успевал отражать удары — Анну уже понял, что боец этот фигляр, всё-таки, не первоклассный, а быстрота и гибкость помогают не всегда. Меч Эткуру не рассчитывали на такие поединки; Анну невольно ждал, что рубящий удар сейчас закончит весь этот фарс и успокоит северного шута навсегда — но Львёнок Льва оказался маневреннее, чем Анну думал.

Лезвие меча Эткуру скользнуло по лицу северянина, вспоров скулу. Кровь брызнула струёй, северянин ахнул, волки взревели, Когу пробормотал: "Ну что ж ты, Львёнок…", — а Анну подумал, что теперь настал момент перерезать шуту горло, и ощутил очередной удар боли в душе от этой мысли.

— Оэ, легче, солнышко! — вскрикнул северянин с какой-то детской, то ли огорчённой, то ли обиженной интонацией. — Это ж больно! Так ведь можно и того… без подарка остаться!

— Положи свою палку, — приказал Эткуру.

— А вот это — просто грубо, — укоризненно сказал северянин, стирая кровь с лица. — И нечестно.

Всё это прозвучало неожиданно трогательно и так уморительно, что даже у волков невольно расплылись физиономии.