Потом я разобрал все продукты из заказа, начав с мороженого – его я сунул в морозильник. Зеленую фасоль, морковку и лук я положил на деревянный стол, но все остальное рассортировал по шкафчикам, которые, если бы меня спросили, и так были далеко не пустые. Но меня никто не спрашивал.

Потом я выпил еще воды на дорожку. Опять примерно галлона полтора.

Потом шагнул к двери – и вспомнил про двадцать два доллара семьдесят восемь центов.

Мне и отсюда было слышно, как стучит и звякает машинка. Она не замолкала ни на секунду. Похоже, бог вдохновения до сих пор проявлял благосклонность к миссис Уиндермир.

Но мне нужны были эти двадцать два доллара и семьдесят восемь центов.

Я открыл внутреннюю дверь кухни и вошел в столовую. Там было прохладно, сумрачно и полно роз – больших и красных на черных обоях и таких же больших и красных в вазе посреди темного стола, который выглядел так, будто попал сюда из какого-нибудь музея.

Я пошел туда, откуда неслись стук и звяканье. По длинному-предлинному коридору, увешанному портретами актеров и актрис в рамках – тут были Ричард Бёртон, Элизабет Тейлор, и лысый Юл Бриннер, и Телли Савалас, тоже лысый, и Дэнни Кей, и даже Люсиль Болл, и все позировали на сцене. Потом коридор вывел меня в залитую светом гостиную, тоже всю желто-белую. Дальше был еще один коротенький коридор, а в его конце – дверь в стеклянных ромбиках, за которой я увидел миссис Уиндермир: она печатала так увлеченно, что иногда ее руки взлетали гораздо выше плеч, прежде чем снова ударить по клавишам. И, кстати сказать, на стуле рядом с ее столом не было никакого бога с крылышками. Да он и не смог бы туда сесть, даже если бы захотел. Весь стул она завалила книгами – по большей части они были открытые и лежали друг на дружке.

Я не сразу постучал в эту стеклянную дверь. Смотрел, как она печатает, и не мог оторваться. Думаете, я вру?

Но не мог же я стоять здесь до бесконечности. И я постучал.

Стук машинки не прекращался. И позвякивала она все так же.

Я постучал опять. Дважды.

Не оборачиваясь, она помахала мне рукой: уходи, мол.

И я постучал опять.

На этот раз обе ее руки одновременно взлетели выше плеч. И обе упали на клавиши. Она обернулась. Медленно. На ее лице было такое выражение… в общем, если бы она потянулась за одним из остро заточенных карандашей, торчащих в узелке у нее на голове, я бы кинулся бежать со всех ног.

– Ну что там еще? – спросила она.

– У меня счет, – сказал я. – Двадцать два семьдесят восемь.

Не забывайте, мы говорили сквозь стеклянную дверь, так что все это выглядело немножко странно. Я как будто обращался сквозь стекло к обитателю тюремной камеры или вроде того.

– Запиши мне в кредит, – ответила она. И повернулась к машинке, чтобы расцепить рычажки, которые заклинило в одну кучу.

– Не могу, – сказал я. – Мистер Спайсер велел принести наличные.

Она продолжала возиться с машинкой.

– Миссис Уиндермир, – окликнул я.

– Гр-р, – сказала она. Думаете, я вру? Так и сказала: «Гр-р». Потом встала, взялась за ручку двери – ручка, между прочим, тоже была стеклянная – и распахнула ее одним махом. – Иди разбери мне рычажки, – велела она. – А я принесу деньги.

Я вошел в комнату. Она была больше, чем я думал. Ее стены все расступались и расступались, и вдоль каждой тянулись книжные полки из темного дерева до самого потолка, и каждая полка была битком набита книгами.