- Что с вами, Борис Никитич?
- Все в порядке, - пробормотал Градов.
- Вы мне сегодня не нравитесь, дорогой. У вас дрожат лицевые мышцы. У
вас, кажется, и пальцы дрожат...
- Нет, нет, я в порядке. Помилуйте, ничего у меня не дрожит. Не стоит,
право, перед началом операции... как-то странно... не очень-то этично...
- Да-да, - проговорил Рагозин, как бы разглядывая его лицо складку за
складкой. - Пожалуй, вам не стоит, мой дорогой, непосредственно
участвовать. Будьте рядом на случай чего-нибудь непредвиденного, а мы
начнем, помолясь...
"Боже, - подумал Градов, - не участвовать в ЭТОМ". Ничего толком не
понимая, замороченный и рассеянный, однако уже отстраненный от ЭТОГО,
освобожденный, он пожал плечами, стараясь не выказать своих эмоций.
- Что ж, вы начальник. Прикажете размыться?
- Э, нет, батенька! - жестко проговорил Рагозин. - Начальников здесь
нет. Мы все, и вы тоже, равноправные участники операции. Будьте наготове!
Градов сел на диван в углу предоперационной, откинул голову и закрыл
глаза. Он уже не видел, как четверо хирургов, держа на весу обработанные
руки, будто жрецы какого-то древнего культа, проходили за матовое стекло.
К ночи молодежь, числом не менее дюжины, отправилась на берег
Москвы-реки. Под ногами хрустели льдинки мелких лужиц. Меж соснами, в
прозрачном космосе еще пылали звезды, стоял "и месяц, золотой и юный, ни
дней не знающий, ни лет"...
- Я слышал, он читал это недавно в Доме архитекторов, - сказал Степан
Калистратов.
- А помнишь, там же! - вскричала Нина. - Никогда не забуду этот
голос... "Я буду метаться по табору улицы темной За веткой черемухи в черной
рессорной карете, За капором снега, за вечным, за мельничным шумом..."
Семен, ты слышишь, Сема?!
Она как бы влекла под руку, она тащила, все время теребила своего
долбоватого избранника Стройло, а тот как бы снисходил, как бы просто давал
себя влечь, хотя временами Нинины порывы сбивали его шаг и переводили в
какую-то недостойную пролетария трусцу. То кочки, то лужи какие-то под
ногами - чего поперлись на реку, корни какие-то, стихи этого Мандельштама,
бзики профессорских детишек...
- Что это за таборы, капоры, ребусы какие-то? - пробасил он.
- Ну, Семка! - огорченно заскулила Нина. - Это же гений, гений...
- Семен, пожалуй, прав, - сказал Савва Китайгородский. Он шел в
длинном черном пальто, накрахмаленная рубашка светилась в ночи. - Черемуха
и снег как-то не сочетаются...
"Какое великодушие к сопернику", - лукаво и радостно подумала Нина и
крикнула идущему впереди Калистратову:
- А ты как считаешь, Степа?
- С ослами вступать в полемику не желаю! - сказал, не оборачиваясь,
поэт. |