– Очень правильное замечание, – сказала Диана и позвала Жюльена и Сэм: – Идите сюда. Мы будем молиться за сотрудников новостной службы Третьего телеканала. Хотите присоединиться?

– Конечно.

Вот так мы все впятером стали молиться за сотрудников новостной службы Третьего телеканала. Не вслух. Про себя.

Молиться – это забавно. Ты как будто выпадаешь из повседневности: покидаешь обычный временной поток и входишь в иное пространство, где царят тишина и покой, где время течет по-другому и действует совершенно иная система ценностей. Там ценится то, что невидимо глазу.

На исходе второй минуты нашей безмолвной молитвы мы услышали шум вертолетов, приближающихся с восточной стороны.

– Черт. Бежим! – закричала Диана.

Вертолеты были уже совсем близко. Мы бросились в лес, примыкавший к взлетно-посадочной полосе. Звуки из внешнего мира сразу сделались тише, как будто мох и листва поглощали все шумы. Нас вряд ли заметили с вертолетов, но мы все равно забрались в самую чащу. Мы бежали, не разбирая дороги, минут десять – пятнадцать и только потом остановились, чтобы перевести дух и собраться с мыслями. Я спросил, знает ли кто-нибудь, куда нас занесло, и Жюльен, мастер спутниковой навигации, сразу же определил:

– Мы в двух шагах от реки Санган. Если вода сейчас низкая, можно пройти вверх по течению, и мы выйдем к лесу Найкун. На самом деле тут минут пятнадцать неспешным шагом до той поляны, где раньше был улей.

И мы пошли к той поляне, где раньше был улей. Не потому что нам очень хотелось туда идти, а потому что других предложений не было.

В голову лезли самые мрачные мысли, по большей части – о злобных производителях солона: как они меня схватят, сделают лоботомию и положат под аппарат искусственного поддержания жизни лет этак на пятьдесят, ну, или сколько я там протяну. В общем, не самые приятные размышления. Мудацкий солон. Мудацкие пчелы. Мудацкий век.

Вода стояла низко, но уже начала подниматься, и река была цвета дешевого мексиканского виски. В этой коричневой мути плескались мелкие рыбешки, в лесу пели птицы. Уже на подходе к поляне мы с Дианой затеяли глупый спор о том, что делать дальше. Ну, когда мы туда доберемся. Диана, похоже, решила назначить себя на роль пастушки Мэри, а мы типа были ее барашки. С хвостиками за спиной. Буквально над нами пролетело еще три или даже четыре вертолета. Может быть, это были федеральные чиновники, прибывшие к месту аварии. А может, солоновые злодеи. Или, может быть… В общем, мы как раз спорили на эту тему, когда вышли из зарослей на поляну, где когда-то был улей. А на поляне – на вытоптанном пустыре вокруг того места, где раньше стояло дерево с пчелиным ульем – сидели хайда. Их было несколько сотен. Всех возрастов, от мала до велика. На земле валялись десятки пустых упаковок из-под солона. Хайда неспешно передавали друг другу церемониальную деревянную чашу. Каждый индеец делал глоток и передавал чашу дальше.

– Блин, они принимают солон! Всем племенем! Несколько хайда обернулись в нашу сторону и шикнули:

«Тсс!»

– Так нельзя. Надо их остановить, – сказала Сэм. – Он их убьет.

– Это не наше дело, – сказала Диана.

– Но это же… это же…

Но это действительно было не наше дело. Это было их дело, хайда. И мы просто уселись на краю поляны и стали смотреть, как индейцы торжественно и безмолвно передают по кругу чашу и упаковки солона. Сначала – по первому ряду, где сидели старейшины. Потом – по второму, по третьему. Когда чаша дошла до конца третьего ряда, хайда, сидевшие впереди, принялись молча вставать. Они уходили с поляны. И проходили как раз мимо нас пятерых. И у них были такие лица… безмятежные и мечтательные. Как у людей, которые едут домой и размышляют о том, сколько писем скопилось в их папке «Входящие» после того, как они проверяли свою электронную почту в последний раз.