— Этого не должно было случиться. Я поклялась Хью, что всегда буду… Мне нельзя было… Простите меня!

Изабел подхватила юбки и умчалась с такой скоростью, будто вся ее жизнь зависела от этого.

Маркус ошеломленно глядел в темноту, в которой она растворилась. Что на него нашло? И в чем таком, черт подери, она поклялась Хью?

Глава 5

Когда через несколько минут Маркус прискакал домой, на лице его лежало хмурое выражение. Пока он гнал коня сквозь тьму по направлению к Шербрук-Холлу, он размышлял над реакцией Изабел. Она не оттолкнула его вначале, более того, с готовностью ответила на его ласки, он знал это, как никто другой. Так почему же она сбежала? Он не возражал, потому что сам не хотел зайти слишком далеко. Откровенно говоря, он и сам поразился, как близко подошел к той грани, за которой — полное безумие, но ей незачем было спасаться бегством. И что значат те загадочные слова? Особенно про Хью?

Маркус велел Томпсону не ждать его, а потом швырнул перчатки на мраморный столик в холле, взял свечу, которую оставил для него дворецкий, и побрел в кабинет. Там он зажег побольше свечей, развел огонь в камине у дальней стены, задумчиво взял бутылку с подноса с напитками и стаканами, что Томпсон держал на высоком бюро красного дерева, налил себе бренди и подошел к столу. Он поставил стакан на угол стола и застыл, уставившись на него невидящим взглядом. Все мысли его вращались вокруг Изабел. Часть его испытывала глубочайшее удовлетворение от того, как она отреагировала на поцелуй, но вот его окончание… Он нахмурился. Хью Мэннинг не будет третьим в их спальне, угрюмо подумал он. Не хватало им только призрака на брачном ложе.

Хью Мэннинг умер десять лет назад, если не больше. Маркус не верил, что Изабел до сих пор его любит. Это невозможно. Она ответила на поцелуй не как женщина, чье сердце принадлежит покойному мужу. Она была податливой и мягкой. Он вспомнил, как ее руки легли ему на шею, как ее губы раскрылись навстречу его языку, и это только укрепило его уверенность. Так что же пошло не так?

Эта вспышка страсти застала Маркуса врасплох. Они собирались пожениться, и он, естественно, надеялся, что им будет хорошо в объятиях друг друга. Но он не ожидал такого примитивного и неодолимого желания овладеть женщиной. Оно захлестнуло его с головой. Ничего подобного Маркус прежде не испытывал. Ему пришлось признать, что впервые в жизни им полностью завладели чувства. Если бы Изабел не вырвалась из его объятий, он легко мог переступить черту, и это осознание беспокоило его. Ему следовало действовать более осторожно, деликатно… а он повел себя, раздраженно подумал Маркус, как одержимый похотью юнец с первой своей женщиной.

Маркус дожил до тридцати девяти лет и стал весьма искушенным в искусстве любви. Он не афишировал свои победы, но и монахом не жил, и не многие танцовщицы и певички пользовались в эти годы его покровительством. Он наслаждался красотой этих женщин и чувственными забавами, но, кроме вожделения и порой удивления их повадками — когда очередная дамочка из кожи вон лезла, выпрашивая у него дорогую безделицу, — ничего не испытывал. Любовницы и содержанки удовлетворяли потребности плоти, но в их обществе и постели он находил не большее удовольствие, чем в изысканном обеде или бутылке хорошего вина: насладился моментом и тут же забыл. Однако Маркус сомневался, что даже если ему суждено дожить до ста лет, он сможет забыть ослепительное сияние страсти, что вспыхнуло в нем в тот момент, когда его губы коснулись губ Изабел.