Машенька… нет, об этом лучше не думать… Но что за бред он несет насчет фальсификации улик? Для чего ему это? Ловушка? Он и так знает не меньше моего. Или господин Селезнев желает, чтобы я преподнесла ему убийцу? На блюдечке с голубой каемочкой? Ну-ну! Но за какую же дуру он меня держит, если надеется, что я поверю в его желание помочь! Да еще такой ценой! Будь это правда, я могла бы уничтожить его одним словом. Неужели он считает меня самовлюбленной идиоткой, способной принять за чистую монету его готовность сунуть голову в петлю ради совершенно посторонней ему девицы? Надо полагать, за мои красивые глаза. Что наплел ему обо мне Пашка Сегун?»
Я почувствовала, что взорвусь от возмущения и внутреннего напряжения, если останусь сидеть на месте, и заметалась по тесной кухне, убирая со стола.
— Варвара Андреевна, вы должны рискнуть, — снова заговорил Селезнев. — Судя по тому, что мне известно, любовь к риску у вас в крови, а сейчас вам просто нечего терять. Мы одни, я никогда не смогу сослаться на ваши слова. И не буду. Доверьтесь мне.
Я посмотрела ему в глаза и поняла, что сейчас совершу самую большую глупость за свою отнюдь не безупречную жизнь. Здравый смысл надрывался: «НЕ СМЕЙ!» — но остался в меньшинстве. Собрав последние остатки разума, я задала прямой вопрос:
— Зачем вам это?
Он усмехнулся:
— Тяжелый вопрос. Позвольте мне не отвечать. Правда прозвучит глупо и фальшиво. «Мысль изреченная есть ложь» — помните? Может быть, когда-нибудь потом… хорошо?
— Ладно, — угрюмо согласилась я. — Но предупреждаю: если вы меня надуете, я спрыгну с университетской башни, а перед этим оставлю записку с точным указанием, где искать виновника моей смерти. Не надейтесь, что после этого вам удастся долго протянуть. У меня хорошие друзья.
— Не сомневаюсь. — Под его улыбкой испарились остатки моего здравого смысла. — Жаль, что мне не выпадет чести погибнуть от их руки.
— Не зарекайтесь. — Я вздохнула и снова полезла в холодильник. — Лучше достаньте вон с той полки стаканы. Раз уж вы стали моим демоном-искусителем, предлагаю выпить на брудершафт.
Глава 7
— Варька, — сказал Селезнев, когда мы, троекратно облобызав друг друга, вновь уселись за стол. — Симпатичное имя! Ты позволишь мне тебя так называть?
— Ради бога, — великодушно разрешила я и окинула своего визави задумчивым взглядом. — Ты, пожалуйста, не обижайся, но твое имя не кажется мне таким удачным. Федор звучит чересчур чопорно и официально, а Федя — просто несерьезно. Дядя Федя съел медведя. Можешь предложить что-нибудь другое?
— Могу, — с готовностью подтвердил Селезнев. — Придумай мне подходящее прозвище.
Я хмыкнула. Вообще-то к абсурду мне не привыкать, он вторгается в мою жизнь на каждом шагу, но сегодня все прежние рекорды оказались под угрозой. Сначала работник милиции, призванный всеми правдами и неправдами вытягивать признания и подлавливать свидетелей на лжи, по секрету выбалтывает подозреваемой всю информацию по делу, потом изъявляет готовность совершить должностное преступление, потом с восторгом встречает предложение выпить на брудершафт и в заключение предлагает придумать ему кличку. Не слабо… Особенно если учесть, что наше знакомство состоялось час назад.
— Тебе какое? Уголовное? Покруче? Смоленый, Паленый или Меченый?
Селезнев рассмеялся, и ситуация почему-то перестала казаться мне нелепой. Наверняка в предыдущей жизни мы с ним прошли бок о бок огонь, воду и медные трубы, иначе откуда бы взяться ощущению, будто я знаю его целую вечность?
— Это чересчур экзотично. |