Но Рики был самый вероятный подозреваемый, и нам всем это было прекрасно известно. Летчеры редко покидали свою ферму. У Джетеров, живших в двух милях от них, тоже был парень подходящего возраста, но я никогда не видел, чтобы он появлялся поблизости от реки. А рядом с Летчерами жили только мы. Так что Рики был самый подходящей самец.

Тут женщины вдруг переключились на церковные дела, как будто это была самая важная проблема. У меня была еще куча вопросов по поводу новорожденного, но я никак не мог встрять в их разговор — они болтали не останавливаясь. В конце концов я сдался и пошел на кухню, послушать репортаж об очередном матче «Кардиналз».

Мне жутко хотелось оказаться в кузове нашего пикапа, сейчас стоявшего возле дома Летчеров, и подслушивать переговоры наших мужчин, пытающихся разрешить возникшую ситуацию.

* * *

Долгое время после того, как меня отослали в постель, я лежал без сна, борясь с дремотой, потому что воздух прямо-таки звенел от голосов. Когда дед с Бабкой разговаривали в постели, я мог слышать их тихие голоса, пробравшись поближе к их комнате по узкому коридору. Слов я не разбирал, а они как раз старались, чтобы их никто не расслышал. Но иногда, когда их что-то особенно волновало или беспокоило или когда они говорили о Рики, им приходилось это обсуждать глубокой ночью. Лежа в постели и прислушиваясь к их приглушенным голосам, я понял, что дела обстоят очень серьезно.

Родители сидели на задней веранде и ждали, пока поднимется вечерний ветерок и спадет непрекращающаяся жара. Сначала они разговаривали шепотом, однако это бремя оказалось слишком тяжелым и они были не в состоянии обсуждать его на пониженных тонах. Уверенные, что я уже сплю, они разговаривали даже громче, чем обычно.

Я выскользнул из постели и подобрался к окну, как змея. Выглянул наружу: они сидели на своих обычных местах, в нескольких футах от меня и спиной ко мне.

Я впитывал каждый звук. У Летчеров все сложилось не очень хорошо. Либби сидела где-то в задней комнате вместе с ребенком, который все время плакал. Все Летчеры были, казалось, страшно вымотаны этим бесконечным плачем. Мистер Летчер злился на Перси за то, что тот пошел к нам, но еще больше он злился, когда говорил о Либби. А та, оказывается, рассказала им, что не хотела заниматься с Рики «этими глупостями», но он в конце концов ее как-то уболтал. Паппи отрицал, что дело обстояло именно так, но доказательств у него не было. Он отрицал все и вообще выразил сомнение, что Рики когда-нибудь встречался с Либби.

Но были и свидетели. Сама миссис Летчер заявила, что Рики целых два раза, сразу после Рождества, заезжал к ним в пикапе Паппи и увозил Либби покататься. Они ездили в Монетт, и Рики угощал ее там содовой.

Отец высказал предположение, что если все действительно так и было, тогда Рики ездил в Монетт потому, что там его мало кто знал. Он бы не допустил, чтобы его увидели в Блэк-Оуке с дочерью издольщика.

— Она красивая девушка, — отметила мама.

Еще одним свидетелем был один из выводка Летчеров, ему было не больше десяти. Миссис Летчер вытащила его из толпы малышей, скопившейся возле переднего крыльца. Его свидетельство заключалось в том, что он видел, что грузовичок Паппи стоял в конце их поля, рядом с густыми зарослями кустарника. Он подобрался к самому грузовичку и увидел, что Либби и Рики целуются. Он никому ничего не сказал, потому что боялся, и выболтал эту историю всего несколько часов назад.

У Чандлеров, естественно, свидетелей не было. На нашей стороне реки никто не видел никаких намеков на этот роман. Рики, конечно же, никому ничего не говорил. Паппи бы ему за это так дал!

Мистер Летчер сказал, что все время подозревал, что отец ребенка именно Рики, но Либби это отрицала. По правде сказать, была еще парочка парней, которые проявляли к ней интерес. Но теперь она рассказала все — что Рики заставил ее, а она вовсе не хотела ребенка.