— Генерал Скобелев, ваше величество, на месте рекогносцировки установил: к западу от реки Тученицы фронтом на юг и запад турки не имели укреплений, а посему предложил генералу Криденеру нанести главный удар по плевненскому укреплению именно здесь. При таком ударе мы принудили бы противника выйти из редутов, что нам на руку, даже имея равновесие сил.

И Милютин, указав на карте район Плевны, наиболее удобный для наступления российской армии, продолжил:

— Данные разведки Скобелева подтвердили местные болгары. Барон Криденер, однако, не принял предложений, как мне кажется, разумных, за что жестоко поплатился. Штурм плевненских редутов во второй раз дорого обошёлся российскому солдату.

— Князь Имеретинский говорил, у Осман-паши английские советники.

— Турецкую армию обучают английские инструкторы, ей продают винтовки и орудия Великобритания и Германия.

— Какое вероломство. Они подписывают с нами договоры, а сами торгуют оружием.

— Нам, ваше величество, необходимо изменить тактику. Рассчитывать только на храбрость российского солдата значит нести большие потери.

— Согласен с вами. Прошу помочь великому князю в разработке плана нового штурма Плевны…

Покинув Бялу, великий князь Николай Николаевич направился в Булгарени. В коляске главнокомандующего примостился полковник Скалон, его адъютант. Следом скакала сотня драгун. Сорокавёрстный путь проделали за пять часов. Скалону хотелось размять ноги, но главнокомандующий всю дорогу молчал. В ночной темени полковнику казалось, что великий князь спит.

Начало светать, всё вокруг поблёкло. Над землёй потянулся туман. Драгуны плыли в нём, подобно сказочным богатырям. Стало свежо.

— Митька плесни-ка чарку, зябко. — И, крякнув, пожаловался: — Державный братец насулил, а Милютин цифирью насытил, а по мне, лучше синицу в руку, нежели сокола в небе.

Повздыхал, выругался крепко:

— Ну, Митька, удружил твой дядюшка.

Скалон оторопел. Не иначе, отстранит великий князь генерала Криденера от командования корпусом. Но Николай Николаевич кашлянул в кулак, сказал со смешком:

— Быть бы биту барону, да не хочу потакать военному министру. На твоего дядюшку обозлился…

Криденера разыскали в госпитальной палате. Он пил утренний чай, когда ему доложили о прибытии главнокомандующего. От испуга полное лицо генерала побагровело. Скалон подскочил к нему, помог сесть. Криденер жалобно пролепетал:

— Я, ваше высочество, хотел государю к его именинам Плевну поднести…

— Вижу, вижу, голубчик, вы и сами переживаете. Однако ж, барон Николай Павлович, на расправу ты жидок. Но не будем поминать прошлое, генерал, надо подумать, как положение исправлять.

По войскам служили молебен о даровании победы российскому оружию, попы провозглашали здравицу государю и самодержцу всея Руси и прочая и прочая Александру Николаевичу.

Днём император отстоял обедню в царской походной церкви — просторной зелёной палатке. Протоиерей собора Зимнего дворца Никольский сочным баритоном пропел «многая лета» государю и его семейству; благословил императора.

Звонили колокола в Тырново и Габрово, Систово и по всей земле болгарской, освобождённой от ига османов…

Вечером в Главной квартире император устроил приём. Пенилось в хрустальных бокалах шампанское, гости и свитские генералы были весьма оживлены.

Румынский князь Карл, чьи дивизии встали под Плевной, азартно доказывал американскому наблюдателю капитану Грину, что именно ему, князю Карлу, Румыния обязана своим государственным возрождением.

Американский наблюдатель ел серебряной ложкой чёрную азовскую икру с жёлтым вологодским маслом, на вопросы не отвечал, только хмыкал.