Вопрос сержанта и ответ офицера не имели смысла, они все прекрасно знали, на каком этапе придется произвести спешивание, но это было нечто в виде светского разговора, и деться от него было некуда. Ну, а затем они вновь ехали молча, ровно до того момента, когда писк в индивидуальном передатчике каждого возвестил о первых сложностях.

– Все за борт! – заорал Швара. – Ракета!

И они напялили шлемы, и врубили боевую программу, и посыпались в задние, распахнутые настежь дверцы, и на бронетранспортере остался только боевой экипаж в количестве двух: водителя и наводчика. И машина, не слишком громко шумя – все таки это была разведывательная, очень дорогая разработка, – завертелась, ставя дымовые, радиолокационные и иные помехи, и пошла, помчалась назад, вклиниваясь между холмами, сбивая эту чертову самонаводящуюся и, наверное, очень издалека прилетевшую противотанковую ракету. А пехота, бегом, бегом, уже рассредоточивалась в боевой походный порядок, и каждый во взводе видел эту ракету прямо в своей глазнице, потому как дисплеев у них не было, а были дорогостоящие, наводящиеся прямо в зрачок лазеры, изменяющие место наведения луча три тысячи раз в секунду, а потому оперативно тактическую обстановку они ощущали как на ладони, и ее двумерное измерение даже несколько затеняло реальный трехмерный пейзаж. И каждый из них, прыгая по кочкам, одновременно наблюдал, как метка, обозначающая ракету, распалась и уже не отслеживаемые ее части рванулись вниз, наводясь самостоятельно, может, по тепловому, а может, по радиофону, и тогда они, согласно наставлениям, голосом отключили на время свои нашлемные локаторы, опасаясь выдать себя. И уже только некоторые, особо любопытные и кому не мешали складки местности, видели, как сразу два разрыва полоснули по крыше их недавнего убежища и как изуродованная, лишившаяся башни машина, вся в облаке пены автоматических огнетушителей, ушла, скрылась за невысокими зарослями.

И они отправились дальше, держа в памяти наводчика – младшего сержанта Леда, который, по видимому, уже отвоевал свое.

* * *

А потом они засекли подвижный патруль, и стало очень жарко: маленький компьютер, размещенный под воротником, едва едва поспевал изменять микроклимат обмундирования, потому что патруль их тоже засек. И была битва, но их стрелковое оружие имело в полтора раза более высокие показатели в начальной скорости пули и в скорострельности тоже, и наводилось оно более умелыми руками и наметанным глазом. Вот только вражеская автоматическая шестистволка зацепила Макрака, и, несмотря на многослойный шлем, он лишился головы. Зато они уложили весь патруль, наверное, целый взвод, только не такой, как у них, а старой армии, когда там было человек тридцать.

Но все это не радовало, и, видимо, верховное командование, пьющее кофе на высоте десяти километров и в тысяче этих же единиц от внепланового боя, решило, что внезапность всей затеи потеряна, а потому операцию следует свернуть, но было уже несколько поздно, поскольку истребленный патруль, до того размещенный в двух бронетранспортерах, успел передать о своей находке кому то еще. И очень скоро их атаковал вертолет. И хотя о его приближении они узнали заранее, по картинке, выданной с летающего командного пункта, и успели еще более рассредоточиться, и Хонка уже сидел, затаившись, нацелив в небо свою ракетометающую трубу, – это мало помогло. Вертолет превосходил их в подвижности и подкрался на совсем малой высоте. Дальность его оружия превосходила их возможности, поэтому первое слово было за ним. И рвались вокруг НУРСы, и ложились костьми солдаты, задраенные в титановую броню, как древние рыцари под градом тяжелых арбалетных стрел. И с каждой новой детонацией неуправляемого ракетного снаряда гасли на пульте в летающей воздушной крепости, крейсирующей в стратосфере, индикаторы состояния здоровья, гасли и гасли, один за другим. И лежал, свернувшись, но внутри своего скафандра разорванный в куски Хонка, успевший выпустить две ракеты из трех возможных.