Он и не повторился. Княгиня Ливен или «мадам посол», как ее именовали англичане, официально была с Меттернихом в разрыве. Ведь их дворы теперь разделили свои интересы. Но неофициально… О, они могли многое обсудить, даже оставаясь врагами!

Канцлер только что закончил церемониальный, очень медленный вальс с одной из принцесс Монтина. Она танцевала недурно, но смотрела на Меттерниха, разинув рот, как на кусок миндального пирожного. А он, признаться, от этого устал. И был уверен, что всему на свете предпочел бы тихое кресло у камина. Скрипенье пера по бумаге. Тафтяной колпак с кисточкой. И воспоминания… В которых по прежнему видел себя хищным красавцем, способным обводить вокруг пальца одних сильных мира сего, а другим навязывать свою волю. Разве Клеменс до сих пор не делает этого?

Лакей в белой ливрее возник перед ним и протянул на позолоченном подносе записочку. Маленький кусочек картона – ни подписи, ни пометы о времени. «Вы должны мне еще полторы сотни писем».

У канцлера кровь прилила к мозгу, и он испытал мгновенный приступ мигрени. У него что то требуют? После того как бросили его? Впрочем, не по своей воле, а из дипломатических резонов. Тем не менее подобных измен Меттерних тоже не прощал. Долли называла его отзывы о покойном царе «гасконадами» – бахвальством! Она осмеливалась говорить премьер министру Англии герцогу Веллингтону , что благородный человек канцлер Меттерних умер! Остался только интриган и лжец! Она вредила ему, где только могла! Она… И вот теперь эта женщина снова тут? Неотвязная, уверенная, что ее примут во что бы то ни стало. Что она так драгоценна для него… И он даже не спросит…

Клеменс опомнился уже на лестнице. Значит, весь путь от Большой Галереи до первого пролета он преодолел, даже не осознавая, что делает. Хорош!

Усилием воли Меттерних заставил себя остановиться. Оглядеться – никто не видит? И только потом медленно, через силу продолжил путь. Со стороны могло показаться, что канцлер идет нехотя. На самом деле он прилагал все душевные силы, чтобы не бежать. Сдерживал каждый шаг. Хорошо хоть лестница не передняя!

Боковая дверь западного корпуса распахнулась. Клеменс вышел на крыльцо. Чуть впереди, за усыпанной розовым гравием дорожкой начинались фигурно выстриженные кусты. Из за липы подростка с круглой кроной, почти не скрываясь, выглядывала рослая дама в легкой горностаевой пелерине. Капюшон был накинут на голову и скрывал лицо.

Меттерних узнал ее сразу. Три года ничего не изменили. Хотя княгиня и жаловалась на здоровье, уверяя, что рождение пятерых детей – форменное безрассудство, что дамы увядают быстрее мужчин… Да, да, наверное. Но не их случай! Он никогда не интересовался, сколько ей лет. Никогда не задавался вопросом, красивая она или нет. Просто знал: на свете есть его женщина. Мир несправедлив. Им не быть вместе. Но эта женщина есть.

Что же до Дарьи Христофоровны, то она закрыла для других свое сердце на множество замочков, как дамский секретер. И будет до последнего вздоха вести игру против него, заковавшись в доспехи и умирая под ними от желания. От страсти к противнику.

Меттерних сознавал это и превращал в свое единственное преимущество. Хотя преимущество мнимое. Потому что он сам умирал.

– Долли… – Канцлер поспешил к полосе деревьев.

– Доротея, если ты не против. – Она взяла его за руку, чуть только зеленая сень сомкнулась над их головами. – Итак, где остатки моей корреспонденции?

Вместо ответа Клеменс крепко сжал ее локоть и притянул к себе.