|
Своим шестым чувством он ощущал, что эта опасность, пожалуй, миновала. Но все равно тревожно прислушивался. Тишина, ватная и глухая, казалось, наполнялась звуками на грани слышимости. Шорохи, поскрипывания, писк, даже как будто что-то похожее на плач младенца. Что это было? Свист сквозняков в давно мертвых тоннелях? Звуки еще работающих механизмов? Галлюцинации, рождаемые напряжением нервов? Ощущение, будто из темноты на него смотрит кто-то враждебный, недобрый, раздраженный, заставляло поневоле вздрагивать. Осторожно и бесшумно Базука поднялся и шагнул в темный переход. Зачем он это сделал, он не мог понять. И чем дальше бандит шел, тем явственнее доносился до него голос, который голосом не был. Судьба словно подталкивала его сюда — может быть, всю его грешную и нелегкую жизнь. И он как кролик перед удавом был не в силах ни спрятаться, ни убежать. Но одновременно его простую грубую душу посетило некое странное незнакомое чувство — желание заглянуть туда, куда человеку удается заглянуть лишь перед смертью и ее ценой. Смутные образы из снов и кошмаров шевелились в его сознании, сообщая, что он приближается к своему предназначению. Он явственно ощущал присутствие чего-то бесконечно, невероятно древнего и могучего, жившего миллионы и миллионы лет, достигшего вершин мудрости задолго до того, как волосатая обезьяна взяла в лапу камень и палку. Он теперь понимал дьяволопоклонников, стремившихся в Зону, — они тоже чуяли это, но по спеси и глупости полагали, что это — ихний козлоногий свинорылый божок. И почему он так боялся этой благословенной, бесконечно мудрой Тьмы?? Сейчас матерый убийца, убивавший и за пределами Зоны, а уж за Периметром, и подавно, видевший такое, от чего у иного бы помутился рассудок и о чем не хотелось вспоминать даже ему, был готов расплакаться от умиления. Он шел, не помня себя, все дальше в глубину коридоров, что-то бормоча. Вся его жизнь уходила куда-то, стиралась из памяти, таяла как смутное отражение в запыленном потускневшем старом зеркале. Шел и шел, углубляясь в лабиринт, постепенно растворяясь рассудком в бесконечной тьме переходов. Грань, когда разум окончательно угас под его толстым черепом, Базука прошел незаметно — и последней его мыслью была попытка вспомнить, как его звали по-настоящему. Он еще успел удивиться, что не может… …Первое, что Кондор сразу же увидел, стянув простыню, был черный зрачок калибра девять миллиметров, направленный прямо в его лицо. Хромированный пистолет уверенно устроился в согнутой руке девушки в джинсах и белоснежной короткой футболке. Даже не вспоминая фото, сталкер догадался, что видит искомую Северину Краевскую — выглядящую хоть и слегка усталой, но вполне живой и здоровой. — Стой, где стоишь! — прозвучал звонкий высокий голос, какой особенно приятно слышать доносящимся из спальни: «Доро-огой, ты ско-оро?» — Стою, — согласился Кондор, поднимая руки. В уме он мгновенно просчитал расстояние до брошенного автомата и сообразил, что ловить тут нечего. И еще обозвал себя идиотом и кучей других, чуток менее приличных слов — в эту лабораторию он уже мельком заглядывал и как умудрился не заметить?! — Зачем ты притащил сюда чужака?! — тут же осведомилась Северина, глядя за спину сталкера. И то, как это было сказано, точнее, что именно это было сказано первым, сообщило Кондору весьма немало. |
