Алекс выдернул из пачки сигарету, торопливо раскурил ее и глубоко, нервно не вдохнул, а заглотил табачный дым.

    История была красивой, но о чем она, Геннадий Павлович не понял. Он пододвинул к себе пиалу с лобио, чтобы наконец попробовать. Яство оказалось отменным.

    Глава 3

    Три дня размышлял Геннадий Павлович над словами, что произнес под занавес встречи Петлин, да так ничего и не понял. Что хотел сказать Алекс, сравнивая людей с танцующим на ветру обрывком бумаги? И кого он имел в виду – все человечество вкупе или же лишь тех его представителей, что сидели с ним за столом? А может быть, он говорил только о себе одном? Одно слово – поэт. Что ни слово, то образное выражение или того больше – зашифрованное послание неизвестному адресату, мыслящему в одном с ним волновом режиме. Может быть, и не стоило воспринимать его слова всерьез? Просто запечатлел взгляд поэта эффектную картинку – и все тут, – не кроется за ней ничего, никакого тайного смысла. Но почему-то не давали Геннадию Павловичу покоя слова о летящем по ветру мусоре. Да к тому же жалко было, что в тот день они так и не разыграли ни одной партии в маджонг. И дело было даже не в возможности выиграть какую-то мелочь, хотя в игре Геннадию Павловичу обычно везло. Игра захватывала его, поглощала, растворяла в себе. В тот момент, когда он делал ход, ему казалось, что от принятого им решения зависит судьба мироздания. Ну, или как минимум результаты очередных переговоров с Европейским союзом относительно квот на поставки сырья. И тогда Геннадию Павловичу казалось, что он способен воспарить над миром, окинуть все происходящее в нем единым взглядом и сделать что-нибудь такое, от чего приятно засвербит на душе. А если сказать проще, то игра заменяла Геннадию Павловичу реальную жизнь, которая с некоторых пор оказалась сосредоточенной в четырех стенах крошечной комнатушки в огромной коммунальной квартире, сидя в которой он мог только думать, мечтать и ждать очередной игры.

    Мыслей у Геннадия Павловича в голове было много, но бродили они там, точно пьяные гномики, заблудившиеся в подземелье. Что самое обидное – не с кем было поговорить. В пятницу Артем с утра пораньше убежал на работу, а вернулся уже в одиннадцатом часу вечера, поел и сразу лег спать. В субботу он проспал почти до полудня. Поднялся недовольный и мрачный, явно не склонный обсуждать с отцом вопросы, до которых ему, скорее всего, не было никакого дела. Даже не позавтракав, накинул ветровку и ушел, бросив на ходу, что ему нужно встретиться с друзьями. Возвращения его в тот день Геннадий Павлович так и не дождался. Только сквозь сон услышал, как тихо щелкнул дверной замок, и затаенно вздохнул. То же самое повторилось и в воскресенье. И продолжалось это уже не первую неделю. Геннадий Павлович не знал, что за друзья были у Артема и где пропадал он все выходные. Домой Артем друзей не приводил, сам о них ничего не рассказывал, а когда Геннадий Павлович осторожно интересовался насчет того, чем занимаются его друзья и где они вместе проводят свободное время, сын в ответ только бурчал что-то невразумительное. Нехорошие подозрения мучили Геннадия Павловича. Но что он мог сказать сыну? Какие претензии мог предъявить? Хотя Артем никогда не давал ему повода, Геннадий Павлович подозревал, что сын относится к нему как к старому, ненужному хламу, от которого давно пора избавиться. Порой Геннадию Павловичу становилось любопытно, почему Артем все еще терпит его присутствие? Зачем ему нужен отец, с которым он даже разговаривать не желал? Родственная привязанность? Вряд ли. Артем стал самостоятельным с тех пор, как вернулся из армии.