Изменить размер шрифта - +
Потемкин обеими руками вцеплялся в того, кто первым попадался ему на пути, и заводил долгий, лишенный какого либо смысла рассказ, в котором прошлое причудливо переплеталось с настоящим. Сварливый и злобный, Потемкин, казалось, ненавидел целый свет. В довершение всего он, похоже, никогда не мылся, и пахло от него соответственно.

    Геннадий Павлович осторожно выглянул в коридор. И мысленно возблагодарил судьбу, увидев, что в объятия Потемкина уже попался господин Шпет, которого угораздило выйти в коридор одновременно со стариком. Брызжа слюной, Потемкин что-то невнятно шамкал беззубым ртом, а Марк Захарович Шпет, в котором даже жизнь в коммунальной квартире не смогла вытравить врожденное добродушие и интеллигентность, вежливо улыбался в ответ, пытаясь незаметно высвободить рукав своей спортивной куртки из артритных пальцев старика. Боясь упустить счастливый момент, Геннадий Павлович быстро зашагал по направлению к своей комнате. При этом он с серьезным и сосредоточенным видом смотрел в ковшик, как будто в нем происходил таинственный процесс, результатом которого должно было стать превращение яиц в золотые самородки. Торопливо кивнув на ходу Шпету с присосавшимся к нему Потемкиным, Геннадий Павлович ловко, с первого раза вставил ключ в замок, дважды повернул его и скрылся за дверью. Однако он успел услышать обрывок фразы возмущенного старика Потемкина:

    – …И вы считаете это правильным, господин Шпет? Вы считаете это правильным?

    – Я ничего не считаю, – пытаясь оставаться вежливым, отвечал на это Шпет. – Полагаю, что если решение принято на государственном уровне, то оно будет выполнено вне зависимости от того, что я о нем думаю.

    Глава 2

    Добраться до центра Москвы городским транспортом – два с половиной часа в режиме реального времени. В районе коммунальных застроек Марьино-3 ходил только коммерческий автобус, в котором карточка безработного недействительна. До ближайшей остановки муниципального рейсового автобуса идти около получаса. И это при том, что стояли погожие июльские деньки. Зимой же, когда проезжая часть становилась вдвое уже из-за наметенного по обочинам снега, а пешеходные дорожки превращались в узкие тропки, петляющие меж сугробов в человеческий рост, на которых двум встречным разойтись не под силу, тот же самый путь занимал час, а то и больше.

    Геннадий Павлович благополучно добрался до автобусной остановки. В том смысле, что не налетел на местную шпану, чувствовавшую себя вольготно в окраинных районах, куда представители службы охраны общественного порядка почти не заглядывали, – разве что патрульная машина по вызову приедет. И с автобусом повезло, – ждать пришлось всего-то минут двадцать. Так что в назначенном месте Геннадий Павлович оказался даже раньше, чем рассчитывал. Все, казалось бы, складывалось хорошо, да только все равно пребывал Геннадий Павлович в состоянии слегка подавленном. В затертом кожаном бумажнике, что прятал он в кармане брюк, лежало всего-то около ста рублей – с учетом того полтинника, что оставил утром Артем. Стыд и позор. Что можно купить на сто рублей? Два больших стакана бочкового пива. Российского. Или один стакан пива и маленькую порцию лобио. Лобио нужно взять непременно. Геннадий Павлович любил это блюдо, и, если на сей раз он от него откажется, друзья, знавшие его как облупленного, тут же просекут, что с Калихиным что-то не так. И само собой, начнут предлагать помощь. А о какой помощи могла идти речь, если у каждого из них положение было не на много лучше, чем у Геннадия Павловича. То, что только он один из всей четверки носил в бумажнике карточку безработного, вовсе не означало, что остальные могли похвастаться внезапно свалившимся на голову благополучием. Геннадий Павлович и сам никогда бы не стал получать карточку безработного, если бы знал заранее, через какие унижения придется при этом пройти.

Быстрый переход