Из прихожей послышались шаги и громкий мужской голос:

— И все же, госпожа Амато, мы с вами явно встречались раньше.

— Не помню, — тем же непроницаемым голосом произнесла японка. — Пройдите, пожалуйста. Миссис Розен будет с минуты на минуту.

(1980–1982)

Мело-мело по всей земле. Но свеча не горела. Горели мощные дуговые лампы, даруя иллюзию солнца светолюбивой южной растительности зимнего сада, способствуя фотосинтезу и здоровому росту. Но под раскидистыми листами кокосовой пальмы стоял приятный полумрак, а совсем рядом — лишь руку протяни! — журчали, изливаясь из мраморной стены в мелкий бассейн, прозрачные струи каскада. Шеров доверительно положил руку на Танино колено и заглянул в золотистые глаза.

— Хорошо выглядишь, — заметил он.

— Это только оболочка. Внутри все выгорело. Пусто. Я умерла. Зря ты меня вытащил. Такая я тебе ни к чему.

— Это уж позволь решать мне. Чего ты хочешь?

— Ничего.

— Совсем ничего?

— Обратно хочу.

— В Ленинград? В больницу? Под следствие? — спросил он саркастически.

— В смерть, — серьезно ответила она. — Там хорошо… Знаешь, я очнулась тогда с чувством изведанного счастья, полноты сил и уверенности, что все хорошо. Но это чувство было как остаточек чего-то неизмеримо большего и длилось всего миг. А потом стало скучно… Шеров, прости за лирику, я тебе благодарна, конечно, только отпусти меня, пожалуйста.

Он хмыкнул.

— Вот еще! Настроения твои мне понятны. Результат перенесенного шока. Это пройдет.

— Вряд ли…

— Дай срок. Как говорил один француз в кино, я научу тебя любить жизнь, Таня улыбнулась.

— Что ж, спасибо за заботу. Ты ведь помнишь, я не люблю быть в долгу. Я отработаю.

— Само собой, — помолчав, сказал Шеров. — Только ты сейчас отдыхай, поправляйся. Ты еще не готова, да и я не готов говорить с тобой о делах.

— Я готова, а ты — как хочешь. Можно и не о делах. Только забери меня отсюда.

Вечером следующего дня они сидели в роскошной гостиной городской квартиры Шерова, любовались видом на раскинувшийся под Воробьевыми горами большой парк и не спеша потягивали крепчайший кофе, приготовленный молчаливым чернокудрым Архимедом, заедая свежей пахлавой с орехами и прихлебывая какую-то алкогольную диковину, похожую одновременно на коньяк и на ликер с легкой мандариновой отдушкой. Тане было спокойно, легко, и никуда не хотелось спешить. Шеров с улыбкой поглядывал на нее.

— Все-таки не прощу дяде — Коке — он знал, что ты жив, и ничего не сказал мне. Правда, я тоже догадывалась, но… — проговорила Таня, поставив бокал.

— Прости его, пожалуйста. Он делал так по моей просьбе.

— Но зачем?

— Во-первых, мне нужно было на некоторое время лечь на дно, и пожар случился очень кстати. Во-вторых, за тобой могли следить люди Афто и через тебя выйти на меня прежде, чем я успел бы выйти на них. А в-третьих, хотелось посмотреть, как у тебя получится без меня.