Говорит как искушенная женщина, подумала Райли. Очевидно, Сэм Вьятт все такой же игрок, каким был прежде. По их совместной учебе в академии она знала, каким он был. Она припоминала, что, если девушка, удостоившаяся его внимания, отвечала на чувство, обладала требуемыми формами тела и улыбкой, Вьятт считал ее законной добычей.

К чести Вьятта следует сказать, что он никогда не шел напролом. С такой внешностью и телосложением, как у Вьятта, этого и не требовалось. Больше всего он нуждался в вошедшем в поговорку кнуте, чтобы отгонять ватаги женщин.

Как бы то ни было, это ее не интересует, сказала про себя Райли.

Зная номер телефона Вьятта, Райли не считала необходимым возвращаться к своему рабочему столу и звонить оттуда. Она отправилась в вестибюль и, остановившись у ниши рядом с комнатой отдыха для женщин, позвонила отсутствующему напарнику по мобильнику.

Звонок на другом конце линии прозвучал пять раз. На шестой звонок включился автоответчик. Райли нахмурилась.

Неужели Вьятт прогуливает? Когда вякнул сигнал, она стала говорить:

– Это Макинтайр, Вьятт. Тебя разыскивает лейтенант. Он велит передать, что тебе лучше побыстрее подгрести сюда, если не хочешь неприятностей. – Она внезапно пресеклась, как только услышала, как берут трубку телефона. – Вьятт?

– Да, послушай, я не приду. Скажи Баркеру, что беру на сегодня больничный.

Его голос звучал довольно раздраженно. Плохо провел ночь, предположила она.

– Ты серьезно болен?

– Никогда в своей жизни так себя не чувствовал, – прозвучал его уклончивый ответ.

Райли сделала паузу, не вполне уверенная, что Сэм ее не разыгрывает. И болен ли он вообще? Насколько ей было известно, он жил один. Может быть, нуждался в медикаментах. Как напарнице, ей пришлось бы их принести.

– Грипп?

– Нет.

Уже была середина октября. Дули ветры со стороны Санта-Анны, заставляя половину населения Калифорнии страдать от аллергий и гайморитов. Ее напарник, еще до Санчеса, запасался пакетами бумажных салфеток на все время, пока дули ветры. Может, и у Вьятта аналогичная проблема.

– У тебя гайморит, – высказала она догадку.

– Нет.

На этот раз его голос звучал правдиво. Она теряла терпение.

– Так чем же ты болен?

На другом конце линии последовала длинная пауза. Она уже собралась спросить, держит ли Вьятт трубку, как он заговорил:

– У меня ребенок.

– Что у тебя?

– Ребенок, – повторил он, едва сдерживаясь, чтобы не сорваться на крик. – Скажи, я приду завтра.

Связь прервалась, прежде чем она могла продолжить дальнейшие расспросы.

В шесть лет от роду она, видимо, уже овладела всем, чему ее могли научить эти разноцветные, пушистые, подвижные крохотные существа, плясавшие на экране.

С момента достижения половой зрелости и осознания этого к явному своему удовольствию Сэм никогда не испытывал затруднений в определении того, что нужно делать в любой ситуации.

За исключением этой.

Что он будет делать с ней, черт побери?

Ничто из того, что он пережил за последние двадцать лет, не подготовило его для этого. Но «это» все-таки случилось, и теперь он должен был справиться со всей ответственностью.

– О, дьявол!

Сэм потер лицо рукой, чтобы заставить себя думать. Но вместо выработки плана действий он смог только оживить в голове утренние события, произведшие эффект землетрясения. Любой посвященный в то, что обнаружилось, счел бы это драматизацией события, что же касается самого Вьятта, то это действительно была драма.

Прежде он никогда не был отцом.

Он полагал, что когда-нибудь станет им.