|
Случилось чудо, Наташа, словно грим с лица, смыла с себя всю прежнюю жизнь, полностью отдавшись своему чувству и тихому женскому счастью. Это радовало и пугало Андрея. Радовало, что он наконец встретил женщину, о которой думал всегда, а пугало то, что с каждым днем он все больше прикипал к Наташе. Семейную идиллию немного портили сыщики, охранявшие их круглые сутки. Одного из них Андрей даже приспособил таскать аппарат, навинчивать объективы, управляться с пленкой при перезарядке. Все ограничения, которые он оговорил с Бахтиным, почему-то совершенно не угнетали его. Он не боялся встречи с Дергаусовым или его людьми. Был Дранков человеком крепким, кроме того, он постоянно носил с собой браунинг. Как все самоуверенные люди, которым многое легко удается, он считал себя безусловно храбрым человеком. Он был единственным оператором, поставившим камеру на бруствер окопа во время боя и снимавшим под пулями противника. Тогда ему повезло. И разговоры о его необычайной храбрости по сей день ходили в кинокругах. Но это была прилюдная храбрость, свойственная многим нервным натурам. Подлинно мужественным становится человек только тогда, когда встречается с опасностью один на один, без зрителей. Только ты и враг. Только жизнь и смерть. И если человек проходит через это, он может называться храбрым. Дранков не прошел этого испытания. Он всегда был на людях, и в смелости его прочитывалась явная театральщина. С Бахтиным они встречались на явочной квартире у Покровских ворот. Разговор был недолгим, и Дранков согласился сразу. Врожденный авантюризм его натуры требовал постоянного выхода. Прощаясь, Бахтин сказал:
– Ну вот, Андрей Васильевич, только вы видели эти документы. Значит, только вы сможете рассказать о них Дергаусову. Не продешевите, но и не назначайте немыслимых сумм. А главное, помните, что я втравливаю вас в весьма опасное дело. Правда, если вы нам поможете, то мы возьмем эту шайку через два-три дня. Но эти три дня… – Милый Александр Петрович, еще десять дней назад, сделай вы подобное предложение, я отверг бы его с возмущением. Но нынче у меня появились собственные счеты к этому деляге, посему делаю я это не для вас, а для другого человека. – Ну что ж, Андрей Васильевич, я не хочу выяснять первоистоки вашей неприязни, я прошу только об одном. Будьте предельно осторожны. Дранков посмотрел на Бахтина, усмехнулся, как-то странно кивнул головой и вышел. Хлопнула дверь. Бахтин подошел к окну и увидел, как Дранков осторожно перескакивает через лужи. В его походке было столько веселой уверенности, что Бахтин поверил – с этим человеком ничего плохого не случится. Итак, завтра произойдет главное, через несколько минут Дранкову передадут отпечатанную полосу номера газеты, и его дело только описать документы и получить деньги. Конечно, Дранков может сдать эту сумму в казну и тогда станет свидетелем. Но Бахтин уже заранее услышал речь защитника, который обвинит перед присяжными полицию в провокации. Поэтому гори они огнем, эти деньги, главное, чтобы Дранков сделал сегодня это дело, а там выведем его из следствия. Нынче в полдень Дергаусов говорил с Коншиным. Начальник после завтрака в ресторане «Эрмитаж» был в состоянии некоей приподнятости, посему находился в настроении изумительном. – Юрий Александрович, – засмеялся Коншин, – читал вашу бумагу, ну зачем вам, право, это нужно? Чем же первопрестольная не угодила? – Иван Алексеевич, после всех скандалов и неприятностей хочу ближе к фронту. – Мне жаль вас отпускать, Юрий Александрович. Сработались мы славно, подружились. Но вместе с тем, я вас понимаю, шепоток этот гнусный кого хочешь до исступления доведет. Прошение ваше я князю Львову отнес, он милостиво начертал на нем согласие и направляет вас в Персию, в экспедиционный корпус генерала Баратова, уполномоченным полевых санитарных отрядов. |
