|
Но у Антона Миттета было мучительное чувство, что именно это являлось предпосылкой их отношений. Секретность. Противозаконность. Напряжение оттого, что можешь видеть, но не можешь дотронуться. Необходимость ждать, тайно исчезать из дома, потчуя Лауру очередной порцией лжи о дополнительном дежурстве, которую ему было все легче произносить, но которая заполняла все его дыхательные пути и однажды, он точно знал, его задушит. Он знал, что неверность не добавляет ему очков в глазах Моны, что, вполне возможно, она представляет, как однажды в будущем он станет точно так же врать ей. Она рассказывала, что у нее уже случалось так с другими мужчинами, они предавали ее. А ведь тогда она была стройнее и моложе, чем сейчас, так что, если он решит бросить эту толстую престарелую женщину, в которую она превратилась, она не будет шокирована. Он пытался объяснить, что так говорить не стоит, даже если она на самом деле так думает. Что от этого она становится страшнее. От этого он становится страшнее. Это превращает его в мужчину, который берет все, что может. Но теперь он был рад, что она это сказала. Когда-то это должно было закончиться, и она облегчила ему задачу.
— Где ты взял кофе? — спросил новый медбрат, поправляя круглые очки и глядя, как он читает историю болезни, снятую со спинки кровати. — Там, в конце коридора, стоит кофеварка. Ею пользуюсь только я, но, пожалуйста… — Спасибо за предложение, но я не пью кофе, — ответил медбрат. Антону послышалось что-то странное в том, как он выговаривает слова. Медбрат достал из кармана лист бумаги и стал читать: — Так, что тут у нас… Ему надо дать пропофол. — Понятия не имею, что это значит. — Это значит, что он довольно долго будет спать. Антон внимательно оглядел медбрата, проткнувшего иголкой шприца закрытое фольгой горлышко маленького пузырька с прозрачной жидкостью. Медбрат был маленьким и щуплым и внешне напоминал одного известного артиста. Не самого красивого. Но такого, что все-таки добился успеха. Артиста со страшными зубами и совершенно незапоминающейся итальянской фамилией, к тому же Антон уже не мог вспомнить фамилию медбрата, которую тот назвал при знакомстве. — С выходящими из комы пациентами всегда сложно, — сказал медбрат. — Они очень ранимые, и в сознание их необходимо приводить очень осторожно. Один неправильный укол — и мы рискуем отправить их обратно туда, откуда они вернулись. — Понятно, — ответил Антон. Медбрат предъявил ему свое удостоверение, назвал пароль и подождал, пока Антон позвонит дежурному и уточнит, действительно ли этот мужчина должен дежурить в это время. — Значит, у вас богатый опыт работы с наркозом и тому подобным? — спросил Антон. — Я проработал в отделении анестезии несколько лет, да. — Но теперь вы там не работаете? — Я путешествовал два-три года. — Медбрат направил острие шприца к свету и выпустил вверх струйку, развалившуюся на облако микроскопических капель. — Кажется, этот пациент прожил нелегкую жизнь. А почему на истории болезни нет его имени? — Он должен быть анонимным. Разве вас об этом не предупредили? — Нет, мне ничего не сказали. — А должны бы были. Он является потенциальной жертвой покушения. Именно поэтому я сижу в коридоре у дверей его палаты. Медбрат наклонился к лицу пациента и закрыл глаза. Казалось, он вдыхает выдохи больного. Антон поежился. — Я видел его раньше, — сказал медбрат. — Он из Осло? — Я связан подпиской о неразглашении. — А я что, нет? Медбрат закатал рукав рубашки пациента. Постучал по внутренней стороне предплечья. Что-то было в том, как он говорил, и Антон никак не мог определить, что именно. |
