— Спасибо за беседу.

Она наблюдала, как он уезжал вниз по улице (он ехал с уверенностью намного более молодого человека, заметила она, вероятно, потому что глаза его были все еще очень внимательны), а затем пошла внутрь. Она чувствовала себя моложе, легче. Она подошла к зеркалу в зале. В нем она увидела только свое собственное отражение, и это было замечательно.

Послесловие автора

Истории в этой книге жестокие. Вы, возможно, нашли, что их трудно читать в некоторых местах. Если так, то будьте уверены, я обнаружил, что их столь же трудно писать в некоторых местах. Когда люди спрашивают меня о моей работе, я развил привычку обходить эту тему шутками и юмористическими личными анекдотами (которым вам не стоит сильно доверять; никогда не доверяйте ничему, что автор беллетристики говорит о себе). Это форма отклонения, и она немногим более дипломатична, чем способ, которым мои предки Янки, должно быть, отвечали на подобные вопросы: это не твое дело, дружище. Но без шуток, я отношусь очень серьезно к тому, что делаю, и поступаю так с тех пор как написал свой первый роман, «Длительная прогулка», в возрасте восемнадцати лет.

У меня немного терпения к писателям, которые не относятся к работе серьезно, и совсем нет к тем, кто воспринимает искусство беллетристики как практически шаблонную работу. Это не шаблонная работа, и это не словесная игра. Это один из жизненных путей, которым мы пытаемся понять наши жизни, и часто ужасный мир, который видим вокруг нас. Это способ, которым мы отвечаем на вопрос: Как такое может быть? Истории предполагают что иногда — не всегда, но иногда — есть причина.

С самого начала — даже прежде, чем молодым человеком я начал писать «Длительную прогулку» в своей комнате колледжа — я понял, что лучшая беллетристика была и развивающаяся и агрессивная. Она бросает тебе вызов. Иногда она кричит тебе в лицо. У меня нет проблем с литературной беллетристикой, которая, как правило, концентрируется на необычных людях в обычных ситуациях, но и как читатель и как писатель, я намного больше интересуюсь простыми людьми в необычных ситуациях. Я хочу вызвать эмоциональную, даже интуитивную реакцию в своих читателях. Заставить их думать, что то, что они читают, не мое дело. Я выделил это курсивом, потому что, если рассказ достаточно хорош и характеры, достаточно яркие, мысли вытеснят эмоции, когда рассказ был поведан, и книга отложена (иногда с облегчением). Я помню, как читал «1984» Джорджа Оруэлла примерно в тринадцать лет с растущей тревогой, гневом, и возмущением, продираясь через страницы и пожирая историю с такой скоростью, как только мог, и что в этом плохого? Тем более что я продолжаю думать об этой истории и по сей день, когда какой-нибудь политический деятель (я думаю о Саре Пейлин, и ее резких высказываниях о «Приоритете на получение медицинской помощи») имеет некоторый успех в убеждении общественности, что белое на самом деле черное, или наоборот.

Вот кое-что еще, чему я верю: если вы входите в очень темный дом — вроде сельского дома Уилфа Джеймса в Небраске в «1922» — тогда вы должны взять яркий фонарик, и светить им на все. Если вы не хотите видеть, зачем Бога ради вы отважились вообще войти в темноту? Великий писатель-натуралист Фрэнк Норрис всегда был одним из моих литературных идолов, и я хранил в памяти его высказывание относительно этой темы более сорока лет: «Я никогда не пресмыкался; я никогда не снимал шляпу в угоду модных тенденций и не протягивал ее для пенсов. Ей-Богу, я сказал им правду».

Но Стив, скажите вы, вы сделали очень много пенсов за свою карьеру, и что касается правды… она относительна, не так ли? Да, я сделал хорошую сумму денег, сочиняя свои рассказы, но деньги были побочным эффектом, и никогда не целью.