— Нет, знаешь…

Между ними лежало прошлое, целая пропасть, о котором они никогда не говорили. Поначалу все было слишком болезненным, потом начались волнения из-за дуэли, из-за исчезновения Жюльена, наконец, его гибель… Амалия никогда не обвиняла свекровь во вмешательстве в ее жизнь, никогда не говорила с ней о радости и удовольствии, которые нашла с Робертом. Порой она думала, что Мами и так все знает, а чего не знает, о том догадывается, наблюдая за ними или расспрашивая об этом свою крестницу. Мадам Деклуе умела сохранять лицо в любой ситуации. Даже когда над семьей нависла опасность скандала, она ни словом не обмолвилась о своей вине или роли в этом деле, не высказала ни единого предположения о возможных направлениях развития событий. Одним словом, сфинкс.

Было ли чувство вины причиной самоистязания? Корила ли она себя за ссору между Жюльеном и Робертом, в результате которой, прямо или косвенно, погиб ее сын? Ничто не смогло бы освободить ее от столь тяжкого греха, но одно известие могло облегчить ее страдания.

— Если я скажу вам нечто для вас приятное, вы снимете власяницу? — спросила Амалия с надеждой.

Мами повернула голову, глаза ее сузились до щелочек, зажигаясь радостным блеском.

— Скажи мне скорее, — попросила она, оглядывая Амалию с ног до головы и задерживая взгляд на ее талии.

— Сначала пообещайте.

Похожие на пергамент веки опустились.

— Неужели ты не понимаешь, что я это делаю во спасение своей души?

Амалия не стала говорить, что подобная одежда может ускорить расставание души с телом, она лишь заметила, что новость, которую она собирается сообщить, пойдет на пользу духу мадам Деклуе.

— Если это то, о чем… я молюсь… может быть, тогда… да, я обещаю тебе…

Амалия облизнула вдруг пересохшие губы.

— Теперь сомнений нет, у меня будет ребенок. Радость, сверкнувшая в тусклых глазах старой леди, была столь неистовой, что у Амалии к горлу подкатил ком слез.

— Из-за всех пересудов обязательно найдутся люди, которые скажут, что ребенок не от Жюльена, — продолжила Амалия виновато.

— Не обращай внимания! Доказать невозможно! — Голос Мами помолодел и окреп.

— Мне хотелось…

Свекровь движением руки остановила ее.

— Не стоит говорить об этом… я знаю… ты ни в чем не виновата. Фактом остается другое: ребенок родится… спустя девять месяцев после смерти… моего сына. Не так ли? — В ее голосе появилось беспокойство.

— Да, именно так, — успокоила ее Амалия.

— В таком случае… этот ребенок является… наследником по закону, ибо ты законная жена Жюльена. Вот уж этого у моего мальчика… никто не отнимет. — Мами обессилено откинулась на подушки и закрыла глаза.

— Да, — подтвердила Амалия и подошла к шкафу, где на полке лежала ночная сорочка из белого батиста — легкая и прохладная. Она встряхнула ее, разгладила складки и положила на кровать. Теперь оставалось только налить из кувшина в тазик воды, найти подходящую полотняную тряпку — и можно переодеваться. Амалия подошла к свекрови и начала расстегивать пуговки на фланелевом капоте. Мами никак не отреагировала на это, ее дыхание было ровным и умиротворенным, а руки покойно лежали вдоль тела. Старая леди безмятежно спала.

Амалия не рассказала Роберту о власянице: он теперь редко бывал в их доме, а бывая, предпочитал не оставаться с ней наедине, да и власяницу Мами больше не надевала. Однако доктору она рассказала об этом. Пожилой джентльмен рассеянно покачал головой, пощипывая свои бакенбарды, но ничего не сказал в ответ. Его приятно удивило заметное со дня последнего визита улучшение состояния пациентки, хотя в целом, он считал, результаты могли быть лучше.