– Какой приятный сюрприз! – воскликнула Белл. – Я думала, ты занят бумагами, которые прислал Алекс.

– Я соскучился по тебе.

Белл улыбнулась.

– Можешь принести сюда свои бумаги и читать их рядом со мной. Обещаю, я не стану отвлекать тебя.

Джон поцеловал ее в макушку.

– Само твое присутствие отвлекает меня, любимая. Я не смогу прочесть ни слова. Ты обещала разрешить целовать тебя в любой комнате дома – помнишь?

– Кстати, об обещаниях: ты еще не сочинил стихи?

Джон с невинным видом покачал головой.

– Увы!

– Значит, условия с твоей стороны пока не выполнены. Придется ограничиться поцелуями в верхних комнатах.

– Ты играешь не по правилам, Белл, – упрекнул Джон. – Стихи требуют времени. Думаешь, Вордсворт выдавал поэмы по первому требованию? Вряд ли. Поэты подолгу работают над каждым словом, они…

– Так ты написал стихи?

– Я начал писать, но…

– О, пожалуйста, почитай! – у Белл загорелись глаза, и Джон решил, что в эту минуту она похожа на пятилетнюю девчушку, которой только что разрешили взять еще одну конфетку.

– Ну хорошо, – со вздохом согласился он.

О, как мила она, когда волну волос

Ее подхватит шаловливый ветер,

Иль на щеках румянец вспыхнет ярче роз,

Глаза от искр любви зажгутся светом.

Белл прищурилась.

– Если не ошибаюсь, кто-то написал эти строки за несколько веков до тебя. Кажется, Спенсер. – Она с улыбкой показала мужу книгу, которую только что читала, – «Эдмунд Спенсер. Избранное». – Тебе следовало бы появиться с ними часом раньше.

Джон нахмурился.

– Я сам написал бы их, если бы этот Спенсер не опередил меня.

Белл терпеливо ждала.

– Ладно, будь по-твоему. Я прочитаю тебе собственное творение. Гм… Ее краса подобна ночи…

– Ради Бога, Джон, не повторяй одну ошибку дважды!

– Неужели я ошибся? – пробормотал он. – Значит, это ты уже слышала?

Белл кивнула.

Джон набрал побольше воздуха.

– В Ксанаду Хубилай издал новый указ…

– Ты становишься невыносимым, Джон.

– Ладно, ладно, Белл, я прочитаю тебе чтонибудь свое. Но предупреждаю тебя, это… впрочем, увидишь сама. – Он вытащил из кармана измятый листок бумаги. Со своего места Белл видела, что он испещрен исправлениями и перечеркнутыми строками. Джон откашлялся и взглянул на жену.

Белл ободряюще улыбнулась.

Он вновь откашлялся.

У любимой глаза точно синее небо,

А за нежность улыбки хотелось мне бы

Весь мир отдать ей,

И когда в объятья

Я ее вновь ловлю -

Понимаю, как крепко люблю.

Мой мир, прежде черный, ныне стал солнечным -

Поцелуи средь звезд, ласки днем, танцы в полночь…

Закончив, он смущенно поднял глаза.

– Конечно, над ними требуется еще поработать, но, пожалуй, рифмы мне удались.

Белл не отрываясь смотрела на него, и ее нижняя губа неудержимо вздрагивала. Его строкам недоставало изящества, но все огрехи искупали откровенность и глубина. И если он потратил столько времени, предаваясь занятию, к которому не питал склонности, только потому, что об этом попросила его она, Белл… Не в силах сдержаться, она всхлипнула, и крупная слеза скатилась по ее щеке.

– О Джон! Должно быть, ты и вправду меня любишь.

Джон подошел ближе и поднял ее с дивана, заключая в свои объятия.

– Ты не ошиблась, дорогая.