— За нас, за дружбу, — в который уже раз поднимает рюмку полковник Палий. — За Толяна, пусть он там покажет этой Европе как надо Россию уважать…

Друзья пили, закусывали, прерывались на голос радионформатора, но — увы, прилетали-улетали другие рейсы, ненужные. Палий отмахивался от них и, подняв наполненную рюмку, копируя хриплый голос Высоцкого и его манеру, как тост, напевал Грому: «Над Мурманском ни туч, ни облаков, и хоть сейчас лети до Ашхабада…» — Гром с Ульяшовым пьяненько подхватывали: «…Открыты Киев, Харьков, Кишинёв, и Львов открыт, но нам туда не надо».

— А теперь за Лёвку, за нашего друга Льва Марковича Ульяшова! За Россию, за нас, за полковников! — в свою очередь предлагал «улетающий» Гром, и друзья стоя выпивали. Только стоя…

Естественно не рассчитали. Прилично уже выпили. Подпили. Хотя за ними такого не водилось. Авиаторы всё время в «воздухе», всё время на лётном и врачебном контроле, а Ульяшов из принципа не выпивал. Главным воспитателем человек в полку числился. Образцом и примером. Это сейчас только друзья расслабились. Редкие встречи и обстоятельства. К счастью для Ульяшова, о семьях и жёнах не говорили, только о дружбе и мелочах, не более. Хотя, Ульяшову очень хотелось похвастать поездкой в Швецию (Не затрагивая естественно конфликтные позже моменты), о славе оркестра, о Смирнове, о… Палий уже похвастал, указал на два боевых ордена и у себя, и на груди Грома, намекнул на «толстые» обстоятельства. На присвоение звания Героя командиру эскадрильи, на поданные документы на Грома. «Да, друг, так вот!» Штурмовая авиация и в мирное время нужна, говорил его гордый взгляд, и Гром не возражал.

— И что, там Европа? — спросил, наконец, Палий.

— А ничего Европа. Как услышали про наши войска, так и… — обрадовано начал было рассказывать Лев Маркович, но в голове его что-то резко качнулось, в желудке стало нехорошо, он замер. — Я больше не буду. — Рукой прикрывая рот, признался он. — Мне хватит.

Дальше у него вообще всё пошло с какими-то провалами в сознании. Друзья принялись помогать Лёве выйти из пике: обязательно, мол, нужно вот этим запить, а этим закусить, вот так нужно дышать, а два пальца в рот это в другом месте… Ульяшов тыкал вилкой в тарелку, что-то жевал, ел масло, глубоко носом дышал и… и… вроде помогло. Не тошнило уже. Туманность с глаз сошла, лица друзей уже фокусировались, в ушах звуки не двоились. Ульяшов повеселел, вновь вслушался в разговор. А говорил Палий про какой-то авиасалон…

— Какой авиасалон, где? — переспросил Ульяшов.

— Как какой, Лёва! Международный! — удивился Палий. — Наш Толян же летит. Вот он! Забыл? На «акуле» фигуры выписывать. Мы же только что за это… И стрельбы… показательные… потом!

— А, Толян, — вспомнил Ульяшов. — Гром молодец! Гром может.

Но Палий не услышал в голосе положенной в таком случае гордости за прославленных российских вертолётчиков.

— На авиасалон он летит, Лёва, на Международный! Это… Ты понимаешь, это… По настоящему, я говорю, летит защищать, по-взрослому. Не как вы там, с песнями и плясками.